— Цветок? Они все тут цветы и птицы. Если расшифровать наши имена, тоже сплошные эпитеты и воители.

— Девочка была такая пригожая. Беленькая и зеленоглазая. Будто они с Икринкой были сестры. А вы говорите, тут не рождаются красивые люди.

— Я никогда этого не говорил. Сколько лет было девочке? Примерно?

— Лет девять. Около того. За такую долгую жизнь здесь вы, похоже, растеряли не одного ребёнка.

— Что хочешь этим сказать?

— Только то, что сказал.

— Мне, — сказал Рудольф, резко свернув с этой темы, — всё равно, кто они там в их премудром мнении. Некие программы, упакованные в белок, человекообразные вирусы, неодолимо влекущие к себе, или кто там. Я-то её не брошу, а ты, как знаешь. Я и так «наэкспериментировался» над её матерью. Они мне тоже говорили, вот видишь, её цель — лишь скорейшая реализация навязанного ей замысла, поэтому она всегда ломала твой самоконтроль. Конечно, я на Земле был какой-то другой. Она обзывала меня животным, действуя на меня именно в этом направлении. Даже устав, она не умела выключить свою программу. А когда появился ребёнок, включился автоматом стоп-сигнал. Я был ей уже не нужен. Не боишься подобной участи?

— Нет. Она не сможет разлюбить. Я не позволю. Шеф, вы считаете, что им, тем неведомым, кто они? Нужно зачем-то размножение подобных существ?

— Я вообще-то не строю никаких гипотез. Я не знаю их целей. Откуда? Я просто живу. В своё удовольствие. И всё. И дай им Бог такого удовольствия, какое испытываю я. Но не думаю, что оно у них есть. А у нас с тобой — да. Пошли, что ли? — он встал, продолжая есть на ходу. — Она вкусно готовит. Как никто. И такая она во всех проявлениях своего существа. Я понимаю, что тебя шокирует моя откровенность, но всё это издержки внеземной среды. Нас земных людей тут мало, развивается острая потребность в близком общении, в доверительности. Здесь нет, и не может быть официоза, социальных игр и ношений масок. Ты же понимаешь, здесь каждый то, кто он и есть. Как в семье. Но ты, всё же, думай о том, о чём я тебе сказал. О своей дальнейшей жизни. С нею, без неё, это уже решать тебе. Тут тебе советчиков нет. Я уже давно живу так, как хочу и без всяких советчиков.

Он взял пульт и выключил освещение. Холл-пещера погрузилась в полумрак, ниши погасли, скрыв свои сокровища. Лишь на потолке остался бледный сиреневый круг. В его свете лицо Венда стало призрачным и утончённо-фарфоровым. То ли странное освещение, то ли наигранность ушла из него, но Антон увидел его неподдельную печаль, впервые по-настоящему пожалев его, представив его долгие годы жизни тут, в непостижимой оторванности от породившей его планеты. И Рудольф вдруг опять засмеялся или понял, прозрел, как обычно, его чувства.

— «Хорошо наше черепаховое небо, хороши наши золотые деревья, хорошо наше и солнце, и месяц, да есть у нас беда, есть у нас — дядьки-молоточки».

— Вы это о чём? — изумился Антон его считалке, не считалке, но и непонятно чему.

— Сказка. Я озвучиваю фрагменты из старинной сказки, когда люди носили парики, засыпанные пудрой, или уже и не носили? Но где-то оттуда. История про мальчиков — колокольчиков, живущих в старинной же, замкнутой табакерке с музыкой. Я же любитель старины. Не знал? Всегда был. Хорошо наше житьё, говорили эти мальчики — колокольчики, но вот есть у нас дядьки — молоточки, наши с тобой дядьки из ГРОЗ. Колокольчики думали, хотя и непонятно, чем думают колокольчики? Что дядьки всему виной. Но был над дядьками добрейший ленивый валик, который целый день валялся и ничего не делал якобы. А над ним некая царевна — пружинка. Ну, совсем как у нас в ГРОЗ.

— В ГРОЗ царевна-пружинка? — Антон его не понимал.

— Ну да. Там такая есть. Она очень красива, но никто не знает, сколько ей лет и где пределы её влияния. Честный и бдительный Франк думает, что мне есть необходимость стирать какие-то там записи слежения Искусственного интеллекта. Он не знает моей главной тайны. А она в том, что я подчиняюсь только ей, царевне-пружинке, а она подчиняется мне. Я могу делать здесь всё. Но я не хочу этого всё. Потому что у меня не все ограничители сломались здесь. Она ждёт не дождётся меня, а я не тороплюсь, ведь я же понимаю, что она предъявит мне счёт за своё покровительство. А чего оно мне уже и стоило это её покровительство. Она сумела отодрать меня от той, которую я любил на Земле, и мне пришлось жениться на той, которая не была нужна. Пружинка радовалась, думала, что от нелюбимой жены я буду свободен, но от неё-то никуда не денусь. А я делся. Спрятался как воображал. Играю тут дребедень, как те распоясавшиеся колокольчики, которые перестали слушаться дядек-молоточков. Понимаешь, мы уже не способны жить без той цивилизации, которая нас породила, она грибница, которая нас и питает, и порождает, а мы её питаем и развиваем ещё больше. Это взаимный процесс. И мне пора возвращаться. Я исчерпал свой ресурс здесь. И я вернусь. Скоро. Хотя я и говорил тебе, что останусь ради дочери. Не останусь, Антон. И уж тем более ради Нэи. Но я надеюсь, что ты останешься. Почему я и имею распоряжение подготовить тебя вместо себя. А ты думал, что я полюбил тебя настолько, что уговорил тебя сменить свой профиль и взял в корпус космодесанта? Конечно, я полюбил тебя, это так. Но дело совсем не в моей любви. Ты не сможешь оставить её. Потом будешь терзаться всю жизнь. А здесь постепенно жизнь будет меняться, станет совсем другой. И ты это увидишь. Не скрою, я хотел сначала Олега натренировать на своё место, он невероятно мне нравился. И даже, открою тебе это, хотел его в мужья для своей дочери, поскольку никогда не верил, что её допустят на Землю. Но видишь, он сломался. Ему теперь только в «САПФИРе» и смогут помочь. А я на Земле буду твоим покровителем для тебя. Хотя тебе не угрожает повторение моей участи.

— Кто это «Царевна — пружинка»?

— Она из особой, очень закрытой структуры. Но это больше каста наподобие той, которую в течение стольких столетий пытались уничтожить на Земле праведники, чтобы искоренить социальный паразитизм на ресурсе всего остального человечества. А ты верил, что они остались в далёком прошлом? И у