– Ешь и не смей меня больше величать госпожой! – рявкнула лиска. – Не злите меня сегодня. Я переживу. Что вы, самцы недоделанные, завтра делать собираетесь?

– Сейчас ты нам объяснишь, почему мы недоделанные, – храбро сказал вор.

Теа объяснила. Красочно, последовательно, начав с происхождения всех самцов вместе взятых и закончив предполагаемым будущим их потомков. «Кривоногие козлодои» и «висячие стрючки-недомерки» скромно жевали и почтительно слушали.

– Полегчало? – поинтересовался вор, когда возлюбленная начала повторяться.

– Да, кишкоеды вы лопоухие. – Лиска хлюпнула носом и обняла за шеи фуа и Полумордого. – И ты тоже лопоухий, – сказала она Бату, дабы возчик не чувствовал себя обделенным.

– И мне полегчало, честное слово. – Бат с искренним восторгом почесал буйную шевелюру. – Повезло тебе, Квазимодо. Бывают же такие искренние женщины.

– Мне повезло. А вот всем нам – не очень. – Вор вздохнул. – Сейчас спим. А утром – на разведку. Пощупаем этот завал, чтоб ему…

Снег оказался настолько рыхлый, что Бат сразу же провалился по пояс. Он прополз еще несколько шагов, раскидывая как весла длинные руки и ноги. Толку с этого не было никакого, и Квазимодо крикнул:

– Обратно плыви. Здесь не лучше прежних мест.

Это была уже не первая попытка взобраться на преграду в разных местах. Результат оказывался одинаков – снеговая стена охотно принимала в свои объятия, дальше человек вяз, барахтался, а снег, издеваясь, норовил стянуть с пленника сапоги.

– А копается он легко, – заметил фуа; весь в снегу, ныряльщик ковырял край гигантского оползня.

– Знать бы, сколько лет копать придется, – с досадой сказал вор.

– Они вот тоже копали, – кивнул выбравшийся из снежного болота Бат на торчащие из-под снега лопаты. Предшественники, угодившие в капкан раньше маленького отряда, вгрызлись в снежную преграду в самой середине. Прошедший после этого снежок слегка сгладил картину, но было видно, что углубиться беднягам удалось едва ли шагов на тридцать.

Вор невольно посмотрел в сторону кладбища. Восемнадцать человек, тринадцать лошадей. Почему поумирали, особых вопросов нет – лошади околели от холода и истощения, шестеро людей, прикопанных снегом, тоже не пережили голода и лишений. Остальным повезло больше – погибли от арбалетных болтов и быстрых клинков. Тела, частью раздетые, валялись вокруг палаток. Двое бедолаг, очевидно, пытались отбиваться у повозок, и их пристрелили там. По мнению вора, дело обстояло так: караван уткнулся в снежное препятствие, застрял. С продовольствием и дровами караванщики явно не рассчитали, вялые попытки расчистить путь через завал ни к чему не привели. Лошади, не выдержав ветреного холода и бескормицы, пали одна за другой. Часть отряда поздоровей сговорилась и, решив, что незачем тратить топливо и съестное на доходяг, отобрала все необходимое для выживания и бодро направилась в обратный путь. Ну, само собой, предварительно утихомирив возражающих слабаков. Должно быть, некрасивый у них спор вышел.

На Квазимодо тяжелое впечатление произвела меньшая палатка, принадлежащая, видимо, самому купцу. Хозяин лежал лицом вниз, в закостеневшей руке зажата рукоять наполовину вытащенного из сафьяновых ножен меча. В затылке торчал меткий болт, два менее метких испортили шубу на спине. А вот мальчишка в богатой курточке и теплых сапожках натерпелся куда большего страха. Скорчившееся на постели из мягких шкур тело было изрядно порублено. Руки искрошены сильными ударами клинков, бледно-красными сгустками смерзлась кровь. Должно быть, бедняга пытался закрываться от мечей руками. Вот так взял отец любимого сына-наследника в дальний путь на выучку – пускай к нелегкой науке торговли с детства привыкает. Чересчур трудна наука оказалась. А может, и не сын. Разные купцы бывают.

И с чего они мальца рубили? Сам бы замерз. Бараны склизкие, злобные. Оставалось непонятным, отчего убийцы так недалеко ушли и сами поголовно передохли. Уж не подпортил ли кто догадливый перед смертью остатки продуктов? Яд нынче дешев, многие в дорогу полезное снадобье прихватывают.

Брать из мертвой, промерзшей насквозь палатки ничего не хотелось. Квазимодо пошел утешать лиску, горевавшую над одеревеневшими костлявыми тушами лошадей.

Ну да, костлявые лошадки были или не костлявые, а в крайнем случае и на конину можно перейти. Уж вряд ли их мослы кто-то ядом посыпал.

Все это было вчера. А сегодня о мертвецах вспоминать уже смысла нет. Думать о себе нужно.

Квазимодо задрал голову. Вот он, крайний случай, перед тобой – слева склон отвесный, справа крутизна ничем не лучше. Посредине хлябь снежная, в которой как в болоте вязнешь. Нет дороги. На склон еще те, которые нынче мертвые, взобраться пытались. Веревку до сих пор ветер раскачивает. Невысоко они поднялись. Крыльев-то нету. Назад идти? Никакого резона. Это только эти тупоголовые здоровяки могли на ноги свои полагаться. Столько дней брести и лошади не выдержат, да и сами люди…

Завал проклятый. Все-таки снег – не шутка. И когда падает, и когда лицо сечет, а здесь так вообще целой горой свалился со склона. Подняться бы наверх, посмотреть, как далеко вперед завал тянется. Копать, конечно, смысла нет, но может быть, протоптать тропку, уйти пешком? Должны же горы кончиться? По всем подсчетам, прошли уже больше, чем осталось. Можно и налегке попробовать пробиться. Лиска, правда, за брошенных лошадей всю жизнь грызть будет.

Теа вечером пыталась и сама завал пройти. В четвероногом обличье она держалась на снегу лучше, но все равно увязала. Квазимодо пришлось орать, чтобы она вернулась. Выползла, язык вывалился из пасти, пар валит. Прошла она по пологому вязкому подъему куда дальше мужчин, но даже до середины не дошла. Едва на лапах стояла, в мех набились комья снега. Из черно-бурой стала лиса снежно-бурой.

– И куда ты, детка, лезешь? – с укором пробурчал вор. – Видно же, что не пройдешь.

Бат выбрался из завала и, тяжело дыша, вытряхивал набившийся за голенища снег. Шапку он сунул за пояс, черные волосы намокли от пота. Барахтанье в снегу здорово согревало. Особенно если есть где посидеть и не остыть.

– Да, длинные ноги не всегда помогают, – сказал Квазимодо, помогая возчику отряхнуться.

– Что длинные, что короткие – слишком мягкий снег, – пропыхтел Бат, покосился на снег – там виднелись четкие вчерашние отпечатки когтистых лап Теа. – Госпожа Теа… Она лиса?

– Вроде как, – согласился вор.

– Я так и думал. Видел как-то в Красногорье волчьи следы. У них лапы шире.

– И чего?

– Легче было бы волку идти. Чувствуешь, как воздух теплеет? Наверное, скоро снег пойдет.

– Пойдет. Думаешь, нам на пользу?

– Если потом подморозит, корка схватится, может, и дальше пройдем, разглядим, что там наверху.

– Если будет корка, да еще плотная, как мы будем копать? – поинтересовался подошедший фуа.

Бат пожал плечами: