Вся ситуация предзнаменовала «упадок и разрушение Британской империи». Моэм даже решил дать совет ее будущему историку (предположительно — мужчине) насчет стиля, который следует выбрать для этой великой работы: «Я предложил бы ему писать ясно и понятно, но с достоинством; я хотел бы, чтобы его время шагало твердым шагом. Хотелось бы, чтобы его фразы звенели, как наковальня, когда по ней ударяет молот»[2049].

Голоса британских официальных лиц смело звучали в дальних землях и на Черном континенте. Они могли сильно беспокоиться, но их публичные заявления неизменно звучали самоуверенно. Казалось, нет никаких сомнений в том, что Европа должна управлять Африкой, а Кения — стать «страной белого человека»[2050]. Так говорили сэр Гарри Джонстон и сэр Чарльз Элиот, второй комиссар того, что было (с 1895 г., после провала компании, организованной на основании правительственной концессии, до 1920 г., когда страна стала колоний британской короны) Восточноафриканским протекторатом Британии.

Объявление стало мантрой для европейских поселенцев, для которых так много сделал Элиот, знакомя их с возвышенностями, граничащими с долиной реки Рифт к востоку от озера Виктория. Это была прохладная и свободная от комаров зона. Ее опаляло экваториальное солнце, там протекали ручьи со сверкающей на солнце водой, тень создавали можжевельник, мимоза и акация. Элиот думал, что эта здоровая, плодородная страна может стать еще одной Новой Зеландией. Более того, он придерживался мнения: «Колонизация не будет уничтожать какую-то старую или интересную систему, а просто привнесет порядок в тупое, неинтересное, жестокое варварство».

Этой точки зрения наверняка придерживалось сообщество иммигрантов, которому он подчинялся и служил. По словам Элспет Хаксли, которая провела большую часть своего детства среди ярко цветущих деревьев под Найроби, идея о том, что интересы «необразованных представителей племен, обмазанных овечьим жиром, касторовым маслом или тухлым маслом, мужчин, которые обращались к ведьмам, пили теплую кровь из горла еще живого скота и считали, что дождь зависит от того, как разложить внутренности козла, следует ставить выше интересов образованных европейцев, казалась им фантастической»[2051].

Элиот сам был специалистом по морским личинкам и слизнякам. О нем говорили, как о «безвольном и слабохарактерном человеке с ледяной душой»[2052]. Он прямо объявлял: «Европейские интересы стоят первыми»[2053]. Этот комиссар придумал метафору и девиз на основании игры в шахматы: «Белые ставят мат черным за очень малое количество ходов»[2054].

Так получилось, что к началу XX века от природных катаклизмов пострадало ужасающее количество жителей Кении, которых в 1890 г. насчитывалось три миллиона. Оспа, чума рогатого скота, саранча, песчаные блохи, засуха и голод уменьшили население на треть. Они ослабили страну для сопротивления вторжениям. Особенно пострадали чернокожие жители региона, который стал известен под названием Белое нагорье.

Большая часть этого региона представляла собой огромное пастбище для скота кочевников-масаев, которые жили на молоке и мясе. По словам одного путешественника, «там были женщины, худые, словно скелеты. В их глазах горело голодное безумие»[2055].

Но высокие воины с копьями, блестящими телами и длинными волосами, заплетенными в косички, оставались впечатляющей силой. Британцы смотрели на масаев, как на спартанцев Восточной Африки, делали все возможное, чтобы умиротворить и нанять их, даже когда они крали телеграфный провод для украшений своим женщинам. Набор африканских рекрутов позволял белым захватчикам покорить страну путем подавления сопротивления по частям у таких народностей, как кикуйю, кипсиги, кисии, нанди и др. Европейцы вели спорадическую войну на истощение, убивали местных жителей, жгли деревни и захватывали скот.

«Охота на ниггеров»[2056], как ее обычно называли, была очень похожа на налеты масаев. Участники, как заметил один лондонский чиновник, «в полной мере наслаждались собой и получали трофеи»[2057]. Возмездие было неизбежным: деревенские жители из числа кикуйю убили одного поселенца, прибив колышками к земле, все помочились ему в рот.

В виде мести лейтенант Ричард Мейнерцхаген, которому тогда было двадцать четыре года, приказал своим людям не брать в плен взрослых во время атаки на деревню. Они не оставили ни одной живой души, а их командир, как казалось, наслаждался операцией — «кровавым видом спорта»[2058].

Местные власти поощряли такие методы. По словам предшественника Элиота в должности комиссара, сэра Артура Хардинджа, «эти люди должны научиться подчинению при помощи пуль — такова единственная школа»[2059]. Он говорил, что более современная и гуманная форма образования может быть опробована позднее.

Тем временем люди на месте минимизировали потери в своих отчетах и представляли насилие в качестве «наказания» за «бунт».

Лондон не обманулся. В 1904 г. Министерство иностранных дел (незадолго до того, как оно передало контроль Министерству по делам колоний) отправило комиссару суровое предупреждение: «Правительство его величества может оправдать свое присутствие в Восточной Африке только путем самого тщательного настаивания на защите прав местных жителей»[2060].

Это были прекрасные слова, которые с большей или меньшей степенью искренности повторялись до тех пор, пока Кения не стала независимой в 1963 г. Но они противоречили другой заботе правительства — заставить колонию платить. «Безумная ветка», дорогая железная дорога между Момбасой и Кисуму на озере Виктория, открылась в 1901 г. Хотя Томас Кук вскоре продавал билеты из Лондона к истокам Нила, Транскенийская служба железных дорог казалась чуть более чем локомотивным белым слоном. Главная станция, расположенная в месте под названием Найроби, что означало «Холодный Ручей» на языке масаев, служила примером бедности трассы. Первопроходцы не собирались швырять деньги в болото, где рос папирус.