Важность снижения энергопотребления диктовало американским архитекторам необходимость конструирования зданий, в которых возрастала роль возобновляемых энергетических ресурсов[1837]. Также это способствовало наступлению переломного момента в разработке электромобиля: было проведено смелое широкомасштабное исследование стабильности и эффективности ряда конкурирующих систем, включающих аккумуляторы на водном электролите, полупроводниках и растворе солей, которое заложило основу для создания гибридных автомобилей, достигших массового рынка десятилетия спустя[1838]. Энергия стала первоочередным предметом политики, и губернатор Джорджии, а вскоре кандидат в президенты, Джимми Картер взывал в своих агитационных речах к проведению «всеобъемлющей и долгосрочной национальной энергетической политики»[1839].

Конгресс одобрил масштабные инвестиции в добычу солнечной энергии, но больше всего симпатий привлекала атомная промышленность, которая воспринималась как технологически надежное и очевидное решение энергетических проблем[1840].

Рост цен оправдал разработку нефти в областях, где ранее добыча была коммерчески нежизнеспособна или непозволительно дорога, таких как Северное море и Мексиканский залив. Развитие буровых платформ привело к быстрому технологическому продвижению в бурении в глубоководных зонах и привлечению инвестиций в инфраструктуру, трубопроводы, вышки и кадры.

Ни одно из предложенных решений не было моментальным. Все они требовали исследований, денежных вливаний и, прежде всего, времени. Отключение систем кондиционирования на федеральных объектах, «приемлемое послабление в стандартах дресс-кода правительственных служащих» и расширение использования прокатных автомобилей, как распорядился президент Никсон в меморандуме в июне 1973 года, были не так плохи, но такие меры было явно недостаточны для решения проблемы[1841]. Тем временем нефтедобывающие компании на Ближнем Востоке ковали железо. Учитывая нестабильность поставок и то, что мусульманские нации ОПЕК использовали нефть, по заветам короля Саудовской Аравии, как «оружие в битве», цены практически вырвались из-под контроля. За последние шесть месяцев 1973 года объявленная цена возросла с 2,9 доллара за баррель до 11,65[1842].

Даже когда война Йом Кипура подошла к концу после трех недель жестоких сражений, ситуация уже не вернулась к норме. Определенно, перераспределение капитала с Запада только ускорилось: совокупный доход стран – экспортеров нефти возрос с 23 миллиардов долларов в 1972 году до 140 миллиардов всего через 5 лет[1843]. Города стремительно развивались, получаемые деньги направлялись на организацию школ, больниц, в случае Багдада – на строительство нового аэропорта, монументальную архитектуру, и даже постройку стадиона по проекту Ле Корбюзье. Перемены были такими грандиозными, что один японский архитектурный журнал уподобил преображенную иракскую столицу Парижу конца XIX века под управлением барона Османа[1844]. Естественно, это обеспечило действующие власти значительным политическим капиталом: режимы вокруг Персидского залива могли позволить себе грандиозные заявления, связывавшие новообретенное богатство с их собственными достижениями.

Не было совпадения в том, что как только потоки денег, вливающиеся в сердце мира, превратились в течения, правящие классы приобретали все более демагогические взгляды.

Фонды, находящиеся в их распоряжении, были так велики, что хотя они могли себе позволить обеспечить хлеб и зрелища в традиционной манере автократического контроля, кусок был просто слишком жирным, чтобы им делиться. Случился очевидный поворот от развития плюралистической демократии к усилению контроля небольших групп лиц, связанных кровью с правителем и правящей семьей, как на Аравийском полуострове и в Иране, или разделяющих политические убеждения, как в Ираке и Сирии. Династическое правление стало нормой в то время, когда индустриальный мир активно разрушал барьеры на пути социальной мобильности и громко провозглашал выгоды либеральной демократии.

Перераспределение капитала в пользу богатых нефтью стран, основная часть которых располагалась в самом Персидском заливе или вокруг него, досталось ценой хронического кризиса экономик развитых стран, пригвожденных весом депрессии и стагнации, в то время как сундуки ОПЕК ломились. Ближний Восток купался в деньгах совсем как Британия в лучшие дни в XVIII веке, когда набобы развязно швырялись деньгами. 1970-е были тучным десятилетием, когда Iran Air размещала заказы на «конкорды», а импорт предметов роскоши, таких как стереосистемы и телевизоры, взлетел до небес – число телезрителей увеличилось с 2 миллионов в 1970 году до 15 миллионов всего 4 года спустя[1845]. Щедрость трат не знала границ.

Как и когда-то давно, когда раннесредневековая Европа нуждалась в прекрасных тканях, специях и предметах роскоши с Востока, возник вопрос, чем же оплатить дорогое, но необходимое. Тысячелетием раньше мусульманские страны поставляли рабов, чтобы оплатить покупки. Теперь появился более зловещий способ оплаты черного золота – продажа оружия и ядерных технологий. Национальные правительства агрессивно лоббировали продажу оружия через государственные компании или через сопутствующие организации, которые были крупными нанимателями и налогоплательщиками. На Ближний Восток в середине 1970-х годов приходилось более 50 % мирового импорта оружия. В одном Иране траты на оборону умножились десятикратно за шесть лет до 1978 года, а компании США приняли заказов на 20 миллиардов долларов в тот же период. Общие военные затраты в этот период оценивались в более чем 54 миллиарда, таким образом, практически достигая 16 % ВНП[1846].