Пока ситуация накалялась все больше, шах, на которого США возложили столько надежд, отправился в аэропорт Тегерана, где с горечью заметил: «Я устал и хочу отдохнуть», – перед тем как улететь из страны в последний раз[1878]. Мог ли он предвидеть, что случится дальше, – предмет спекуляций. Куда понятнее, как европейские лидеры отреагировали на эту ситуацию. В день, который президент Картер назвал «худшим в моей дипломатической жизни», канцлер Шмидт перешел на «личные оскорбления» в процессе обсуждения Ближнего Востока, утверждая, что «американское вмешательство в этом регионе… вызвало топливный кризис во всем мире»[1879].

США занимали позицию полного отрицания и прочли знамения слишком поздно. В начале 1979 года Вашингтон отправил генерала Роберта Хайзера, главнокомандующего европейским штабом США, в Тегеран, чтобы продемонстрировать американскую поддержку шаху и убедить армию, что США продолжают спонсировать режим. Хайзеру не потребовалось много времени, чтобы осознать бессмысленность этой затеи и то, что его жизнь в опасности. Он увидел достаточно, чтобы понять, что дни шаха окончены и Хомейни не остановить[1880].

Американская политика лежала в руинах. Время, силы и ресурсы вливались в Иран, как и в соседние страны, со Второй мировой войны. За лидерами ухаживали и потакали им, те же, кто отказывался сотрудничать, смещались и заменялись. Однако методы, использовавшиеся для контроля ключевых частей Азии, перестали действовать. Западные нации, как сказал сэр Энтони Парсонс, британский посол в Тегеране в то время, «смотрели в правильный телескоп… но только не туда»[1881]. Что еще хуже, антиамериканская риторика отныне объединяла все страны этого региона: Сирия и Ирак теперь обратились к СССР; Индия была ближе к Москве, чем к Вашингтону, в то время как Пакистан желал пользоваться поддержкой США, как и когда ему удобно. Иран был критической частью головоломки, а теперь и она грозила выпасть. Это выглядело как конец эпохи, и Хомейни заметил в речи в конце 1979 года: «Все проблемы Востока исходят от этих иностранцев с Запада, в данный момент от Америки. Все наши проблемы пришли из Америки»[1882].

Падение шаха вызвало панику в Вашингтоне и надежду в Москве. Коллапс Ирана обещал стать поворотным моментом, создающим новые возможности.

Было почти смешно, как сильно Запад ошибся относительно ситуации не только в Иране, но и в других регионах, например, в Афганистане – посольство США в Кабуле в 1978 году докладывало о прекрасных отношениях[1883]. В самом деле, для оптимистического американского глаза Афганистан выглядел как история большого успеха, как до того Иран: число школ удесятерилось с 1950 года, учащиеся обратились к техническим дисциплинам, медицине, юриспруденции, науке; женское образование также процветало, число девочек, получивших начальное образование, стремительно росло. Ходили слухи, что президент Дауд, захвативший власть в 1973 году, завербован ЦРУ, и прогрессивные цели, которые он преследует, – идеи, насаждаемые американцами. Хотя слух не был правдой, тот факт, что он потребовал расследования дипломатами из Вашингтона и Москвы, показывает, как велико было стремление сверхдержав к состязанию и победе в последнем раунде Большой игры в Азии[1884].

Каким все окажется после короткого периода нестабильности, было теперь критично. Во всех смыслах казалось, что США совершенно выведены из равновесия. Ставка на шаха и Иран обернулась потерями, но вдоль старых Шелковых путей существовали и другие игроки, открытые для предложений. В отношении Ирана, пережившего революцию, и Ирака, кажется, падающего в советские объятия, США предстояло тщательно обдумать, каким будет следующий ход. И он оказался роковым.

Революция в Иране заставила карточный домик американской мечты практически рухнуть во всем регионе. Уже некоторое время многие признаки указывали на общую нестабильность. Коррупционный режим шаха в сочетании с экономической стагнацией, политическим параличом и жестокостью полиции были ядовитой смесью, которая играла на руку критикам, чьи обещания реформ упали на благодатную почву.

Те, кто переживал за события в Иране, нервничали еще больше из-за появления признаков того, что СССР активно планируют извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Советский Союз продолжал активные действия даже тогда, когда КГБ потерял свой основной актив в Иране, генерала Ахмада Могареби, которого в Москве считали «лучшим агентом России», имевшим хорошие связи с элитой Ирана. В сентябре 1977 года его арестовал «САВАК», который заинтересовался подозрительно частыми контактами с вербовщиками КГБ[1885]. Это послужило стимулированию интенсификации деятельности Советов.

Существовало предположение, что необычайно большие объемы торговли в иранских реалах на швейцарском валютном рынке в начале 1978 года стали результатом поддержки советских агентов. Высокое качество газеты «Навид», которая распространялась левой партией «Туде», убедило многих, что она печатается не только при поддержке Советов, но и в советском посольстве в Тегеране. Новые лагеря, созданные за пределами страны для обучения иранских диссидентов (и прочих) принципам партизанского движения и марксистской доктрине, были зловещим знаком того, что Москва готовится заполнить пустоту, возникшую после падения шаха[1886].

Это было частью более широкого взаимодействия с регионом, который, по всей видимости, переживал эпоху перемен. Дополнительная поддержка была оказана президенту Ассаду в Сирии, даже несмотря на то, что КГБ считало его «мелкобуржуазным и эгоистическим шовинистом»[1887].