Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — я выдавил из себя глухой смешок. — Так оно и есть.
69
ВОССТАНОВЛЕНИЕ
ДЖОННИ
— Что ты там делаешь, парень? — Спросил Гибси в пятницу днем, когда нашел меня на поле за домом. Прошло четыре дня после пожара, с тех пор, как рухнул мир Шэннон и ее братьев, и я никогда в жизни не чувствовал себя более беспомощным. Солнце раскалывало камни, а я был здесь с тех пор, как забрезжил рассвет и плач возобновился. Смертельно устав от социальных работников и полиции, не говоря уже о друзьях семьи и родственниках, я старался держаться подальше от дома. Казалось, ничто из того, что я говорил или делал, не помогало делу в любом случае, поэтому я решил отстраниться от этой ситуации. Не настолько далеко, чтобы я не смог вернуться, если бы понадобился ей, но достаточно, чтобы дать ей немного времени побыть с семьей.
Кроме того, люди звонили мне домой весь день, каждый день с тех пор, как это случилось, и если бы мне пришлось еще раз услышать фразу "ты герой, молодой человек", я бы потерял самообладание. Я не был героем; я любил свою девушку и делал то, что сделал бы любой другой парень на моем месте.
— Ты боишься высоты, Джонни, — напомнил мне Гибси, как будто это было что-то, о чем я мог легко забыть. — И ты там довольно высоко, приятель.
— Я ремонтирую наш старый домик на дереве, — ответил я, свисая с ветки старого дуба с молотком и гвоздями в руке. — И я не боюсь высоты, — выпалил я. — Я с опаской отношусь ко всему, что представляет угрозу моего падения навстречу смерти.
— Имеет смысл. — Уперев руки в бедра, Гибси уставился на меня с задумчивым выражением лица. — Итак, почему мы реконструируем форт?
— Потому что мне нужно что-то сделать, — объяснил я. — И я ничего не могу делать по дому.
— Ты был сегодня на тренировке?
— Нет.
— В спортзале?
— Нет.
Он размашисто расписался. — Джонни…
— Мне нужно это сделать, Гибс, — выдавил я хриплым от эмоций голосом. Я чувствовал себя бесполезным, и это не сулило мне ничего хорошего. Я не мог исправить это для нее и не мог изменить того, что произошло. — Мне нужно кое-что.
— Тогда мы это исправим, — просто ответил Гибси. — Я позвоню ребятам.
Через час Хьюи и Фели прибыли на одном из тракторов и прицепов отца Фели, таща старые доски и бревна. — Надеюсь, ты не возражаешь, кэп, но моя мама приехала за Клэр и Лиззи, — пыхтел Хьюи, вытаскивая тракторную покрышку из задней части трейлера и подкатывая ее к стволу дерева. — Они ушли внутрь.
— Жаль гадюку Лиззи, — проворчал Гибси, отбрасывая в сторону несколько старых досок. — Надеюсь, она в хорошем настроении.
Я пожал плечами, не сбавляя шага, когда снял настил со старого домика на дереве и бросил доски Гибси. — Это не повредит.
После этого мы все работали в тишине. Я не думал, что кто-то из нас хотел сейчас находиться внутри. Я не мог оставить ее, но я не мог ничего исправить, и чувство вины, которое я испытывал, захлестывало меня. Это было непреодолимо, и я был близок к переломному моменту. В течение дня и вечера мама заходила и выходила с подносами с бутербродами и бутылками чая, но никто из нас не прерывал шаг достаточно надолго, чтобы завести светскую беседу.
— Когда похороны? — Спросил Фели после пары часов совместной работы в дружеском молчании.
— После двенадцатичасовой мессы в понедельник, — ответил я, чувствуя, как у меня сильно сдавило грудь при этой мысли. — Они получили тела обратно только сегодня утром — со вскрытиями, которые им пришлось провести, и всем прочим дерьмом.
— Значит, молитва по четкам состоится завтра вечером, а вынос — в воскресенье?
Я натянуто кивнул. — Это закрытые похороны — очевидно, гробы тоже будут закрытыми.
Фели тяжело вздохнул. — Черт, парень.
— Да. — Вытирая лоб предплечьем, я тяжело вздохнул. — Подбрось мне бутылку воды, ладно? — Обхватив ногами ветку, на которой балансировал, я сорвал с себя футболку и отбросил ее в сторону. — У меня здесь течет кровь.
— Ты не единственный, у кого потеют сиськи, — проворчал Фели, бросая мне бутылку. — Я красный, как омар.
Я посмотрел на его обнаженные плечи и поморщился. — Ах, парень. Тебе следует намазать плечи кремом.
— Я так и сделал, — прорычал он. — Не все мы загораем так, как ты, кэп.
Я оглядел себя и пожал плечами. — Я не настолько загорелый.
— Пока, — возразил Фели. — Потерпи неделю по такой погоде, и ты будешь выглядеть так, будто провел гребаное лето в стране Оз.
— Ах, папа, не ревнуй. У тебя великолепный фермерский загар, — предложил Гибси. — У тебя прекрасные руки.
— Я фермер, — проворчал Фели. — Но спасибо, Гибс. Я ценю твои чувства. У тебя тоже прекрасные руки.
— Я прекрасен весь, — поправил Гибси, указывая на свою загорелую грудь. — У меня желтоватая кожа, — добавил он, подмигнув. — Солнце любит меня.
— Рад за тебя, — раздраженно парировал Фели.
— Кто-то должен сказать твоей матери, чтобы она вернула статуэтку "Дитя Праги" обратно в дом, папа, — пропыхтел Хьюи. 0 Сейчас достаточно жарко, и ты не будешь заготавливать сено до июня.
— Она суеверна, — сказал Фели, уклончиво пожав плечами. — И на этой неделе они на силосовании, так что она некоторое время не будет забирать его с поля.
— Отлично, — простонал Хьюи. — Мы просто будем так изнемогать.
— Вы, ребята, такие чертовски странные, — усмехнулся я. — Ты всерьез веришь, что установка маленькой святой статуэтки в поле принесет хорошую погоду?
— Ты чертовски прав, что мы делаем, городской парень, — парировал Гибси. — Это на сто процентов эффективно. Так же, как когда моя няня зажигает за меня свечу перед экзаменами. Это пуленепробиваемо.
Я закатил глаза. — Калчи.
— Эй, а как же Джоуи? — Тогда Хьюи спросил. Прикрыв глаза от солнца, он посмотрел на меня и спросил: — Что там происходит?
Я наклонился и схватил у Гибси еще одну доску, прежде чем поднять ее и положить на балки домика на дереве. — Лечебное учреждение присылает несколько парней, чтобы сопроводить его после службы в понедельник.
— Господи, — пробормотал Хьюи, потирая челюсть. — О чем, черт возьми, он думал, связываясь с наркотиками?
— Он, наверное, думал, что его отец — псих, который потратил лучшую часть своей жизни, выбивая из него все дерьмо, и хотел сбежать, — огрызнулся Гибси, вытаскивая футболку сзади из джинсов и вытирая ею лоб. — Никто из нас не знает, через что