litbaza книги онлайнИсторическая прозаЯ, Клавдий. Божественный Клавдий - Роберт Ранке Грейвс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 183 184 185 186 187 188 189 190 191 ... 256
Перейти на страницу:

— Холодная вода, хлеб, бобы, чечевичная каша и капуста — более чем достаточно для простых людей. Зачем давать им вино и мясо? Одно баловство.

Я возмутился жестокостью Азиатика и спросил его, предпочитает ли он сам холодную воду кьянти или капусту жареной дичи. Он ответил, что вырос на обильной и питательной пище, ему просто невозможно перейти на более скромный стол, но он не сомневается, что был бы куда крепче и здоровее, если бы смог это сделать, и очень дурно содействовать тому, чтобы бедняки питались роскошнее, чем они могут себе позволить.

— Я обращаюсь к вам, отцы сенаторы, — начал я, дрожа от возмущения. — Скажите, как можно иметь чувство собственного достоинства, если не съешь кусочек мяса хоть раз в месяц?

Сенаторам мой вопрос показался смешным. Мне нет. И то же произошло в конце заседания, когда речь зашла о виноторговцах.

— Их надо подбодрить, — сказал я. — Даже за последние пять лет число таверн значительно уменьшилось. Я говорю о честных погребках, где продают вино распивочно и на вынос, а не о тех грязных, закрытых мною заведениях, где торговали закуской, а не только вином, если это можно назвать вином! Жуткая бурда, большей частью приправленная свинцовыми солями, и тут же рядом бордель с больными девками и все стены заклеены порнографическими картинками. Пять лет назад в какой-то четверти мили от моего дома на Палатинском холме было не меньше пятнадцати… да нет, что я говорю? не меньше двадцати пяти хороших погребков, а теперь их всего три или четыре. И вино там было превосходное! «Фляга», и «Вакх», и «Ветеран», и «Два брата», и «Слава Агриппы», и «Лебедь» («Лебедь» еще держится, но остальные исчезли; лучшее вино было в «Двух братьях»), и «Бавкида и Филемон» — его тоже нет больше, славное было местечко. И «Тиса» тоже нет… я очень его любил…

Как они хохотали! У всех у них были свои винные подвалы, и, возможно, они ни разу в жизни не заходили в погребок, чтобы промочить горло или купить бутылочку вина. Я сердито нахмурился, и они смолкли. Я сказал:

— Вы, наверно, помните, что пять лет назад из-за причуд моего племянника, покойного императора, я разорился и был вынужден жить милостями моих друзей — между прочим, ни одного из вас среди них не было, — настоящих друзей: нескольких благодарных мне вольноотпущенников, проститутки и одного-двух старых рабов. Я заходил в эти таверны купить вина, потому что мой винный погреб был выставлен для продажи с торгов, так же как и мой дом, где мне по карману были всего две комнаты. Поэтому я знаю, о чем говорю. Я надеюсь, что, если кто-нибудь из вас случайно тоже окажется жертвой причуд императора и впадет в нужду, он вспомнит об этих наших дебатах и пожалеет, что не поддержал мое предложение о надлежащих поставках в Рим мяса и о защите таких честных погребков, как старый «Лебедь», «Корона» и «Черный пес», которые все еще существуют, но которым, если вы им не поможете, не долго осталось жить. К черту холодную воду и чечевичную кашу! И если, сиятельные, до того, как я кончу говорить — или после того, — я замечу на ваших лицах хотя бы подобие улыбки, я буду считать, что мне нанесено публичное оскорбление.

Я был в ярости, меня просто трясло, и я увидел, что их постепенно охватывает страх за свою жизнь. Мое предложение было принято единогласно.

Успех доставил мне мгновенное удовольствие, но затем я почувствовал глубокий стыд и еще ухудшил положение, попросив сенат простить меня за скверный характер. Сенаторы расценили это как слабость и неуверенность в себе. Я хочу, чтобы вам было ясно: я вовсе не применил, вопреки моим заветным принципам равенства, справедливости и самоуважения, императорскую власть, чтобы запугать сенаторов и заставить их угрозами выполнить мою волю. Просто меня вывел из себя Азиатик и все остальные бессердечные богачи, которые смотрят на своих сограждан, как на грязь под ногами. Я не угрожал, я увещевал. Но впоследствии мои враги обратили все сказанное мной против меня, несмотря на то, что я попросил прощения, а затем написал и разослал по городу следующее письмо:

«Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик император, великий понтифик, защитник народа, консул на третий срок, приветствует сенат и римский народ.

Я отдаю себе отчет в том, что страдаю недостатком, который огорчает меня сильнее, чем вас, поскольку мы больше сожалеем о зле, причиненном нами, чем о зле, источником которого служат внешние силы, особенно если мощь их такова, что сдерживать их мы не можем, такие, как молния, болезни, град или жестокость судьи. Я имею в виду приступы ярости, которым я становлюсь все более подвержен с тех пор, как принял бремя правления, возложенное вами на меня, вопреки моему желанию. Например, позавчера я отправил в Остию депешу, что приеду посмотреть, как идут земляные работы в новом порту, что я спущусь к морю по Тибру, что ждать меня можно около полудня, и, если у местных жителей есть какие-нибудь жалобы на землекопов или они хотят подать мне какие-нибудь петиции, я с удовольствием выслушаю их и во всем разберусь, но, когда я достиг Остии, ни одна лодка не вышла мне навстречу, ни одного городского чиновника не было у причала. Я разгневался и велел немедленно послать за ведущими гражданами города, в том числе за главным судьей и начальником порта. Я обратился к ним в самых несдержанных выражениях, спрашивая, почему я так низко пал в их глазах, что на пристани не было ни одного моряка, чтобы причалить мою яхту, верно они возьмут с меня портовый сбор за то, что я вообще к ним приплыл. Я укорял жителей Остии в неблагодарности — мол, рычат и кусают руку, которая кормит их, или, в лучшем случае, безразлично от нее отворачиваются, а объяснялось все проще простого: они не получили моей депеши. Они извинились передо мной, я извинился перед ними, и мы снова стали друзьями, не затаив друг на друга зла. Но я страдал от своего гнева куда сильней, чем они, потому что, когда я кричал на них, они не чувствовали за собой никакой вины, а я потом мучился от стыда за то, что их оскорбил.

Поэтому позвольте мне признаться, что я подвержен этим приступам гнева, и умолять вас быть ко мне снисходительнее. Они скоро кончаются и совершенно неопасны. Мой врач Ксенофонт говорит, что они вызваны переутомлением, так же как бессонница. Все последние ночи я почти не сплю, грохот фургонов, привозящих после полуночи в город продукты, хоть и отдаленный, не дает мне уснуть до рассвета, когда мне порой удается забыться на часок. Вот почему я бываю таким сонным в суде после завтрака.

Второй недостаток, в котором я хочу признаться, это моя склонность к злопамятству: я не могу винить в этом переутомление или слабое здоровье, но скажу, что если я порой свожу с кем-нибудь счеты, то не из-за необъяснимой антипатии к лицу или повадке этого человека или зависти к его богатству и талантам. Моя мстительность всегда оправдана какой-нибудь давней несправедливостью или обидой, за которую передо мной не извинились и никак иначе их не искупили. Например, когда я впервые вошел в здание суда — вскоре после моего восшествия на престол, — чтобы решить дела людей, обвиненных в государственной измене, я заметил того мерзкого служителя, который некогда лез вон из кожи, чтобы снискать милость моего племянника, покойного императора, за мой счет; это было, когда меня несправедливо обвинили в подлоге. Указывая на меня, он тогда воскликнул: „Вина написана у него на лице. Зачем затягивать слушание? Приговори его тут же на месте, цезарь“. Разве не естественно, что я это вспомнил? Я крикнул этому субъекту, когда, увидев, что я вхожу, он чуть не пополз ко мне на животе: „Вина написана у тебя на лице. Покинь это здание и чтобы ты больше никогда не показывался ни в одном из судов Рима!“

1 ... 183 184 185 186 187 188 189 190 191 ... 256
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?