– Ты явишься на рассвете через неделю?

Я осторожно кивнул.

– Но стоит мне напасть, – заметил я, – как кто-нибудь подует в рог и разбудит лагерь.

– Мы будем на плаву, готовые отправиться в путь. Никто не доберется до тебя из лагеря, ты успеешь вернуться в море.

Похоже, его беспокоили мои сомнения.

– Я тебе заплачу!

Я улыбнулся, услышав это.

Рассвет белил мир, окрашивая длинные низкие пряди облаков бледно-золотыми полосками, а края – сияющим серебром.

– Моя плата – счастье Этельфлэд, – сказал я. – И через неделю после сегодняшнего дня я открою тебе ручей. Вы сможете уплыть вместе, подойти к берегу у Гируума, во весь опор поскакать к Дунхолму и передать мои приветствия Рагнару.

– Ты передашь для него послание? – тревожно спросил Эрик. – Предупредишь, что мы явимся?

Я покачал головой.

– Ты передашь послание за меня, – ответил я.

И тут некий инстинкт заставил меня повернуться – и я увидел, что за нами наблюдает Хэстен.

Он вместе с двумя товарищами стоял у большого дома и пристегивал мечи, которые принес ему управляющий Зигфрида оттуда, где все оставили оружие перед пиром. В том, чем занимался Хэстен, не было ничего странного, но он казался таким настороженным, что это обострило мои чувства. У меня появилось ужасное подозрение, что он знает, о чем говорим мы с Эриком.

Хэстен продолжал смотреть на меня. Он стоял совершенно неподвижно, но наконец чуть заметно издевательски поклонился и пошел прочь. Я увидел, что один из его спутников – Эйлаф Рыжий.

– Хэстен знает о тебе и Этельфлэд? – спросил я Эрика.

– Конечно нет. Он просто думает, что я отвечаю за ее охрану.

– Он знает, что Этельфлэд тебе нравится?

– Это всё, что он знает, – настойчиво проговорил Эрик.

Проныра, не стоящий доверия. Хэстен, обязанный мне жизнью. Тот, кто нарушил клятву. Человек, чьи амбиции, вероятно, превосходили даже мечты Зигфрида. Я наблюдал за ним до тех пор, пока Хэстен не вошел в дом, который, как я решил, принадлежит ему.

– Будь поосторожнее с Хэстеном, – предупредил я Эрика, – думаю, его легко недооценить.

– Он – хорек, – ответил Эрик, отмахнувшись от моих опасений. – Какое послание я должен доставить Рагнару?

– Скажи ему, что его сестра счастлива, и позволь Этельфлэд рассказать новости о ней.

Не было смысла отправлять письменное послание: даже если бы у меня имелись пергамент и чернила, Рагнар не умел читать. Но Этельфлэд знала Тайру, и ее вести о жене Беокки убедят Рагнара, что сбежавшие любовники говорят правду.

– И спустя одну неделю после сегодняшнего дня, – сказал я, – когда нижний край солнца коснется кромки мира, будь наготове.

Эрик подумал одно биение сердца, быстро подсчитывая в уме.

– Будет отлив, – сказал он, – стоячая вода. Мы будем готовы.

«Для безумия, – подумал я, – или для любви».

Безумие. Любовь. Безумие.

Как, должно быть, смеялись три сестры у корней Иггдрасиля, древа жизни!

* * *

Я был неразговорчив по дороге домой. Финан радостно болтал о том, что Зигфрид не поскупился на еду, эль и рабынь. Я слушал его вполуха, пока ирландец наконец не понял, в каком я настроении, и из чувства солидарности не замолчал.

Только когда показались знамена на восточных укреплениях Лундена, я жестом попросил Финана поехать вперед вместе со мной, чтобы остальные не могли нас услышать.

– Через шесть дней ты должен подготовить «Морского орла» к плаванию, – сказал я. – Нам понадобится эль и еда на три дня.

Я не ожидал, что мы будем отсутствовать так долго, но на всякий случай лучше было приготовиться.

– Вычисти корпус в промежутке между приливом и отливом, – продолжал я, – и позаботься, чтобы к плаванию все до единого были трезвы. Трезвы, с наточенным оружием, готовые к битве.

Финан слегка улыбнулся, но ничего не сказал.

Мы ехали между хижин, разбросанных по краям болот близ Темеза. Многие из живущих здесь людей были рабами, сбежавшими из Восточной Англии, от датских господ. Они добывали пропитание, роясь в городских отбросах, хотя некоторые возделывали крошечные поля ржи, ячменя и овса. Сейчас они как раз собирали скудную жатву, и я слышал звук лезвий, срезающих пригоршни стеблей.

– Никто в Лундене не должен знать, что мы отплываем, – сказал я Финану.

– Они не узнают, – мрачно ответил ирландец.

– Люди должны быть готовы к битве, – повторил я.

– Они будут готовы, еще как.

Некоторое время я ехал молча.

Люди при виде моей кольчуги поспешно давали нам дорогу. Они прикасались к своим лбам или становились на колени в грязь, а потом ползли вперед, когда я бросал им пенни.

Наступил вечер, солнце скрылось за огромным облаком дыма, поднимающимся от огней Лундена, на которых готовилась еда, в воздухе плыла городская вонь – кислая и густая.

– Ты видел корабль, преграждающий ручей у Бемфлеота? – спросил я Финана.

– Видел краешком глаза, господин.

– Если мы на него нападем, они заметят, как мы приближаемся, из-за надстроенного борта.

– Они будут выше нас почти на человеческий рост, – согласился Финан, тем самым дав понять, что смотрел на корабль не только краешком глаза.

– Поэтому думай, как убрать тот корабль.

– Мы ведь не собираемся этого делать, господин, правда? – с хитрым видом спросил Финан.

– Конечно не собираемся, – ответил я, – но все равно думай.

Потом раздался скрип несмазанных петель, возвестивший, что ближайшие ворота открываются, и мы въехали в полумрак города.

* * *

Альфред ждал нас: гонцы уже рассказали ему о нашем возвращении, поэтому я даже не успел поздороваться с Гизелой, как меня призвали в стоящий на холме дворец.

Я отправился туда с отцом Виллибальдом, Стеапой и Финаном.

Король ожидал нас в большом зале, ярко освещенном свечами, по которым Альфред подсчитывал время. Воск оплывал, густо стекая по опоясанным метками свечам, и слуга подреза́л фитили, чтобы пламя не мерцало. Альфред писал, но бросил работу, когда мы вошли.

В зале находились также Этельред, а еще брат Ассер, отец Беокка и епископ Эркенвальд.

– Ну? – рявкнул Альфред.

Не гнев, а беспокойство сделало его голос таким резким.

– Она жива, – сказал я. – И невредима. С ней обращаются с уважением, подобающим ее положению, ее очень бдительно охраняют, и ее нам вернут.

– Слава Богу! – сказал Альфред и перекрестился. – Слава Богу, – повторил он, и я подумал, что он сейчас упадет на колени.