той мере, в какой они служат руководством для действий законодателя и судьи и, соответственно, могут быть проведены в жизнь в виде законов и судебных решений. Разумеется, что англосаксонская традиция права преимущественно оперирует категориями судебной практики, которая в своей неизменной ориентации на принцип справедливости на протяжении веков формирует атмосферу, культуру свободы.

У каждой нации в зависимости от принадлежности к той или иной цивилизации есть своя концепция понятия свободы. Население Украины, например, традиционно придерживается версии, особенностью которой является органическое неприятие порядка, дисциплины и солидарности. Есть мнение, что подобная интерпретация свободы — надёжная прививка против авторитаризма, и в этом усматривается её ценность. Как представляется, нечто подобное высказал украинский философ, академик М.В. Попович: «Сильной стороной украинцев является внутренняя потребность в свободе. Может, это наследие той самой анархии, которую мы так часто проклинаем. Украинцы не терпели над собой власти даже со стороны собственных гетманов, поэтому многое потеряли, но сохранили потребность в свободе, чувство собственного достоинства». Не могу согласиться с подобной извращенной иллюстрацией свободы. Ибо чем тогда объяснить столь большое число украинцев, пополняющих предложением своего наемного труда (в среднем порядка 3 млн. человек в год) рынок соседней России? Чем объяснить в таком случае столь высокую готовность выезжать на нелегальные заработки под жестоким диктатом мафиозных структур, о чём в другом месте пишет тот же автор? Как-то очень трудно совместить подобное поведение с чувством собственного достоинства и тягой к свободе.

Склонность избегать борьбы за свои права, легкость с которой люди мигрируют по свету в поисках иной среды обитания или нового хозяина вряд ли можно именовать свободой. Скорее всего — это часть традиции невежества, в полном соответствии с которой борьбе за свободу в месте своего постоянного проживания люди предпочитают вольную перемену мест по принципу авось повезет или пронесет. Таким людям несвойственно чувство солидарности, потому что каждый уносит ноги как может и куда глаза глядя, захватывая нередко при этом по дороге чужую собственность. Это скорее анархия беспечного бегства, чем порядок ответственного созидания. На это обстоятельство обратил внимание историк Ю.Н. Афанасьев: «Само это ощущение хотения и реальной возможности уйти, увернуться от нежелательного, и составляет стержень традиции Дикого поля. Ее суть — воля вместо свободы: то есть нежелание строить отношения и жить вместе с другими тебе подобными, но имеющими свои, тебе противостоящие интересы. Нежелание считаться с силами, обстоятельствами, которые тебе противятся, стремление отдалиться и от людей, и от обстоятельств, не вступать ни в какие отношения вообще. Свобода наступает, когда ее отстаивают и выстраивают, — воля достигается отходом и беспечностью». Соответственно складывается и судьба таких вечных скитальцев, которая никакого отношения к поиску и утверждению свободы не имеет. А во всех своих бедах они винят другие, как правило, более целеустремленные и последовательные народы.

Представляется, что потребность в свободе прежде всего проявляется в сопротивлении рабству, холопству, гнёту и унижению себя и других людей, в единении на основе солидарности, соборности и созидания цивилизованного будущего для всех живущих на этой земле. Любовь к свободе — это умение биться за достоинство своего народа до последней капли крови. Но этот процесс несовместим с предательством и убийством за земельные угодья, деньги, чины и ордена, как это не раз бывало в нашей многострадальной истории. 2-ой Президент Украины, хорошо знакомый с реалиями отечественной политики в качестве одного из её творцов, вынужден был констатировать: «Какие крупные личности были в нашей истории — и все они боролись друг с другом, предавали друг друга! Каждый решал проблему своего выживания. То же и сейчас. Больше всего меня огорчает, когда вижу политиков, которые не понимают, что творят, не думают о последствиях». К этой ремарке экс-главы державы хотелось бы добавить: любая партия власти — часть соответствующего народа, а посему её политическая деятельность — зеркальная реакция на его поведение. Поэтому, то положение вещей при котором партия власти не ведает, что творит в политике лишь политический продукт жизнедеятельности такого населения, которое точно также не ведает, что творит в истории. В этом контексте любая местная партия власти по своим нравам, уровню правовой культуры и стереотипам поведения является абсолютно адекватной населению Украины. В частности, поэтому имеющиеся в наличии партии власти и население Украины в действительности изъясняются на одном государственном языке, на языке дремучего невежества, то есть людей, которые абсолютно не ведают, что творят. А чем иным ещё можно объяснить прогнозы Всемирного банка о том, что к 2025 г. население Украины уменьшится на 20 % («Украинская правда», 2.07.2008 г.)?

Разве подобное можно хоть в какой-то степени отождествлять со свободой? Скорее сие следует квалифицировать как «антисвободу», как устоявшуюся историческую традицию, играющую роль непреодолимого бастиона на пути нации к созиданию цивилизованного государства. Если бы любовь к свободе действительно была неотъемлемой составляющей национального характера населения данной территории, то Великая хартия вольностей появилась бы не в Англии, а в Украине, и судьба последней не зависела бы в такой степени от воли, а нередко и произвола других держав. И на стенах украинского пантеона разместилась бы не череда вожаков, многие из которых нещадно предавали и убивали своих предшественников, а плеяда вождей в деле борьбы за достоинство, свободу и величие нации.

Для иллюстрации сказанного, вероятно, будет уместно привести пример другой традиции. Англичане, как известно, тоже воспевают свободу человека в числе своих священных национальных ценностей. Но у них иной угол зрения на эти блага. А потому и другая историческая судьба. Эту позицию наиболее выразительно сформулировал английский правовед Эдмунд Берк: «Идея свободы, полученная людьми вместе с врождённым чувством достоинства, защищает поколения от неизбежной наглости выскочек. Вот почему наша свобода — это благородная свобода. Она значительна и величественна. У неё есть родословная, своя портретная галерея предков, ей принадлежат надписи на монументах, документы, свидетельства, титулы и права». Безусловно, счастливы те, кто может с таким пиететом говорить об истории государства и права своей страны, о достоинстве, свободе и правах своего народа. Правда и то, что для такого пиетета у англичан есть все основания и прежде всего — врождённое чувство собственного достоинства, которое они осознают в качестве ценности, берегут друг в друге и благоговейно передают из поколения в поколение.

Людей, как и народы, судят не по тому, что они о себе говорят, а по результатам их труда. Место британцев в истории человечества налицо. И первостепенную роль в этом факте сыграла их философия свободы. Мы также настоятельно нуждаемся в овладении этой общечеловеческой премудростью. Но не в её анархической, извращённой интерпретации, а в её подлинной благородной, возвышенной, созидательной форме и реализации. Вероятно, в таких вопросах, как культура свободы, нам необходимо прекратить заглядывать в кривые зеркала истории и постараться увидеть своё лицо таким, каким оно досталось нам от природы. И чтобы стать подлинно свободными, нам необходимо, как воздух, привить своему народу культуру уважения к достоинству другого человека, этноса и народа. Только эта прививка способна уберечь Украину от падения в анархию, раскол и обезлюдение, в гражданскую войну. Только такой путь способен вывести её на орбиту подлинно европейского развития. Свобода дается только в движении, борьбе и развитии, а не в рефлексиях, самолюбовании и поощрении своих психологических комплексов и в беспрерывном оскорблении тех, в чьём лице мы эти комплексы каждый раз вновь болезненно переживаем.

В теории права