Сегодня его не стало. И погиб он не от стрелы хунну, защищая свою страну, а от бессмысленной жестокости разнузданного юнца.

Ли почувствовал, как в его груди поднимается тяжелая ненависть к Риму, его разгульной жизни, праздношатающейся толпе, кровавым играм гладиаторов, и диким страстям их зрителей.

Похожие чувства обуревали и его спутников.

Они не знали, что спустя более, чем две тысячи лет, мало что изменится в этом мире, и появление на улице человека с другим цветом кожи может стоить ему жизни так же, как и несчастному Чжану.

Наутро Ли, не имевший ни малейшего понятия о погребальных порядках Рима, но уже хорошо усвоивший, что его граждане проникнуты духом правопорядка и законности, обратился к хозяину дома.

Сицилиец, в целом, неплохо относившийся к иноземцам, проявил неожиданное участие. Он сам сходил к либитинарию{174}, привел его и отказался от вознаграждения за свою услугу.

- Вы хотите похоронить умершего по римским обычаям, или по своим? – Спросил либитинарий - пожилой, лысый мужчина, повидавший на своем веку немало слез и трагедий.

- По нашим. – Ответил Ли.

- Вы можете обратиться к судье, если хотите. – Добавил чиновник. – Он назначит расследование обстоятельств дела. Тем более, что в Рим вы прибыли с посольской миссией. Но, если судить по тому, что вы мне рассказали, это ни к чему не приведет. Наши повесы развлекаются подобным образом почти каждую ночь, и кого-нибудь, да, отправят в царство Плутона. Свидетелей нападения, как я понимаю, у вас не было.

- Увы, нет. – Ответил Ли.

- Этим бездельникам совершенно все равно, кто перед ними. Они с равным азартом могут лишить жизни и римского гражданина и иноземца. Нередко убивают и друг друга.

Своими словами либитинарий как бы извинялся за произошедшую с послами трагедию.

Чиновник выделил место для погребения на одном из близлежащих кладбищ.

В назначенное время ханьцы опустили в глубокую могилу тело своего друга.

Яркое южное солнце и веселый пересвист птиц резко контрастировали с угнетенным душевным состоянием сыновей Хань.

После чтения молитв Ли сжег кипарисовую ветвь, и все присутствующие долго стояли, глядя на свежий холмик земли.

«Ты пришел сюда, выполняя волю Сына Неба». - Думал Ли. - «И надеялся найти друзей или, хотя бы, людей, которые захотят торговать с тобой. Вместо этого ты навсегда останешься в чужой земле».

Назад возвращались в полном молчании, разглядывая пышные, разогретые солнцем, мраморные надгробия местных патрициев и богатеев.

У одного из надгробий Ли остановился. Завидев посторонних, маленькая изумрудная ящерица, пригревшаяся на камне, быстро исчезла в траве.

Надпись на мраморной плите гласила:

«Прохожий, здесь лежит восемнадцатилетний Гелиодор. Еще прежде него отправился в царство мертвых его брат Менодор, который собирался жениться, но вместо желанного брачного ложа обрел гроб, вместо молодой жены – могильную плиту, вместо свадьбы – отчаяние и горе родных. Прохожий, плачь о несчастной матери, которая собственными руками закрыла глаза обоим своим сыновьям, не успевшим жениться{175}».

«Кто знает, может быть, своим страшным горем эта бедная женщина обязана тем же мерзавцам, которые сгубили Чжана». - Подумал Ли.

Вернувшись домой, ханьцы обнаружили, что их обокрали. Пропало несколько ценных вещей и один из двух мешков с деньгами. Более всего Ли был огорчен пропажей скифского кинжала, подаренного ему Марком в Селевкии. Ли любил его, и нередко носил при себе.

- Как же ты недоглядел, Ляо? – Спокойно спросил он у оставшегося дежурить офицера.

- Меня отвлекли. – Оправдывался тот. – Теперь я понимаю! Пришел человек и попросил помощи. Я отвлекся на короткое время и….

- Ну, что же, будем экономить. Тем более, что жить в Риме нам, думаю, недолго осталось. Завтра в очередной раз пойдем к консулу. – Сказал Ли своим спутникам. – Должно же нам, наконец, повезти!

.

Пятидесятипятилетний консул Римской республики, Гай Марий, один из самых ярких и противоречивых представителей своего времени, пребывал в дурном расположении духа.

Четыре года назад он не мог и предположить, что колесо Фортуны повернется таким образом.

Консул поморщился, и потер рукой выпуклый лоб. - «Как же это начиналось?».

Сын крестьянина из Арпины, и сам поработавший батраком, Гай Марий совершил головокружительную карьеру, пройдя весь путь от простого солдата до консула и главнокомандующего римской армией.

Сципион Эмилиан обратил внимание на отважного, сметливого юношу, и открыл ему дорогу к офицерскому чину. Удачная женитьба на знатной аристократке из семейства Юлиев Цезарей значительно укрепила его положение в обществе.

Тернистая дорога непростой политической карьеры привела к избранию претором{176} и назначению наместником в Испанию. Здесь, в борьбе против испанских повстанцев, впервые проявился его незаурядный талант полководца.

Следующей ступенью для него стала война в Африке, в которой Нумидийский{177} царь Югурта расправлялся с римлянами быстро и беспощадно. Причем, происходило это не без помощи подкупленных Югуртой римских сенаторов.

После очередного поражения сенат отправил в Африку Цецилия Метелла, одного из лучших полководцев Рима, и покровителя Мария.

Метел взял с собой и Мария – штабным офицером.

Ситуация сразу же изменилась. В битве при реке Мутул молодой Марий проявил выдающееся мужество и находчивость. Победа стала возможной, именно благодаря яркому военному дарованию Мария.

Он стал первым помощником Метелла.

«Что было потом?» - Марий заерзал в своем кресле.

Потом он сделал все для того, чтобы устранить и опорочить своего начальника, и самому занять его место. Он распускал о нем грязные слухи, дискредитировал его приказы и распоряжения, переманивал на свою сторону солдат и офицеров.

Как ни странно, солдаты пошли на поводу у Мария. Этому, возможно, способствовала жесткая дисциплина, введенная в войсках Метеллом. В письмах, которые солдаты писали на родину, они жаловались на тяжелые условия затяжной войны.

«Вот, если бы командующим был Марий, дела бы шли гораздо лучше!». – Писали они.