— Ну… — растерянно протянула я, чувствуя себя довольно глупо, — ну… девочек иногда учат шитью или вязанию, но мальчиков — нет.

— Да, но ведь и тебя ничему не выучили, а? Ну, давай, это ведь не то чтобы настоящее искусство вязки, а самое простое, что можно сделать на спицах. Давай, палец нужно держать вот так…

В общем, они вместе с Яном — который, как оказалось, тоже отлично умел вязать и просто чуть не помер со смеху, узнав, что я в этом деле ни уха ни рыла, — обучили меня вязать простое полотно, резинку и накид, жутко веселясь при виде моих отчаянных усилий и попутно объясняя, что в Горной Шотландии всех мальчиков учат вязать, это просто само собой разумеется, и что это весьма полезное умение для тех, кому приходится целыми днями сидеть где-нибудь в лощине, присматривая за овцами и коровами.

— Когда парень вырастает, он обзаводится женой, которая вяжет для него, и у него появляются дети, которые пасут овец, — ну, тогда, может, ему и не понадобится больше самому вязать себе носки, — сказал тогда Ян, искусно вывязывая начало пятки, прежде чем вернуть мне рукоделье. — Но все равно все парни умеют это делать, тетя, даже маленькие мальчики вяжут.

Я бросила опасливый взгляд на стоявшую теперь передо мной корзину. В ней горкой лежали клубки шерстяной пряжи. Ну да, я кое-как усвоила первые уроки вязания, но оно все равно оставалось для меня чем-то вроде героической борьбы с узловатой нитью и скользкими спицами, а вовсе не успокаивающим и усыпляющим делом, как оно выглядело в руках Джейми и Яна. Спицы в их больших руках ритмично постукивали, когда мужчины вязали, сидя у огня и почти не глядя на свое рукоделье.

Нет, только не сегодня, подумала я. Я просто не в силах. Я могу заниматься сейчас только чем-нибудь, совершенно не требующим работы мысли. Например, сматывать пряжу в клубок. Это можно. Я отложила в сторону незаконченный носок, который Джейми вязал для себя, — полосатый, красивый, — и вытащила из корзины тяжелый моток недавно покрашенной синей шерсти, все еще сильно пахнувших растительной краской.

Обычно мне нравился запах свежей краски, с его слабым маслянистым овечьим привкусом, земляным духом индиго и терпким оттенком уксуса, при помощи которого окраска закреплялась. Но этой ночью он показался мне удушающим, в особенности когда он слился с запахом горящего дерева, свечного воска и ядовитыми испарениями больных мужских тел, и еще тут был запах пропотевших простыней, и полных ночных горшков… всем этим дивным ароматам просто некуда было деться из наглухо закрытой комнаты.

Я положила моток на колени и на несколько мгновений закрыла глаза. Сейчас мне хотелось только одного: раздеться и окунуться в холодную воду, а потом голышом забраться под чистые льняные простыни, растянуться на кровати и лежать неподвижно, и чтобы свежий воздух вливался через окно и омывал меня, впавшую в дремоту…

Но на моей кровати лежал потеющий англичанин, а рядом на полу валялся вонючий пес, да еще тут же сопел на низенькой кроватке подросток, которому явно предстояла тяжелая ночь. Простыни не стирались уж много дней, а когда их можно будет наконец снять, мне придется немало потрудиться, чтобы прокипятить их, отжать и развесить для просушки. Моей постелью на эту ночь — если мне вообще придется спать — послужит брошенное на пол одеяло, а вместо подушки придется подсунуть под голову мешок с чесаной овечьей шерстью. И буду я вдыхать овечий запах…

Уход за больными — тяжкий труд, и я вдруг чертовски устала от него. На какое-то мгновение мне страстно захотелось, что все вообще убрались отсюда к чертям. Я открыла глаза и с негодованием уставилась на лорда Джона. И тут же всплеск жалости к самой себя был забыт. Лорд Джон лежал на спине, закинув одну руку за голову, и мрачно смотрел в потолок.

Может быть, во всем был виноват неверный свет очага, но мне показалось, что на лице лорда написаны тревога и горе, что его глаза потемнели от боли потери…

Мне сразу же стало ужасно стыдно за дурные мысли. Ну да, конечно, я вовсе не хотела, чтобы он сюда приезжал. Меня раздражало то, что он нарушил привычное течение моей жизни, да еще и взвалил на меня столько хлопот, заболев в моей доме. Из-за его присутствия я чувствовала себя неуверенной… не говоря уж о присутствии Вильяма. Но они ведь скоро уедут. Джейми вернется домой, Ян поправится, и все встанет на свои места, и все вернется — мой душевный покой, мое счастье и мои чистые простыни. А вот то, что случилось с лордом Джоном, уже не изменить.

Джон Грей потерял жену — как бы он к ней ни относился. И ему понадобилось набраться немалой храбрости, чтобы привезти Вилли к нам, и чтобы отпустить его с Джейми. И кто же мог предполагать, что этот проклятый тип явится к нам с корью…

Я отложила шерстяной моток и встала, чтобы поставить на огонь котелок.

Хорошая чашка чая — это всегда полезно. Когда я выпрямилась, поставив котелок на очаг, я увидела, что лорд Джон повернулся ко мне лицом, — мое движение отвлекло его от тяжелых мыслей.

— Чай, — сказала я, смущенно глядя в его глаза, как будто он мог прочитать мои нехорошие мысли. И неловко махнула рукой, показывая на котелок.

Он едва заметно улыбнулся и кивнул.

— Спасибо, миссис Фрезер.

Я достала из буфета коробку с чаем и две чашки с ложками, добавив к ним — после некоторого раздумья — сахарницу с сахаром; никакой кленовой патоки сегодня ночью, решила я.

Когда все было готово, я села рядом с кроватью, чтобы выпить чаю вместе с лордом Джоном. Мы некоторое время не спеша прихлебывали душистый напиток, и оба почему-то испытывали непонятное смущение.

Наконец я отставила в сторону чашку и слегка откашлялась.

— Извините, лорд Джон; мне давно следовало высказать свои соболезнования по поводу потери вами супруги, — довольно официальным тоном произнесла я.

Он сначала явно удивился, потом понимающе наклонил голову, также в официальном жесте.

— Просто удивительно, что вы заговорили об этом именно сейчас, — сказал он. — Я как раз думал о ней.

Я привыкла к тому, что другие люди, едва взглянув на мое лицо, тут же угадывали мои мысли, и потому была приятно удивлена тем, что мне самой удалось проделать то же самое.

— Вам ее очень не хватает… вашей жены? — Я чувствовала некоторую неуверенность, задавая этот вопрос, но он, похоже, не счел это вмешательством в его личные дела. Я даже подумала, что он и сам спрашивал себя об этом же, потому что ответил он сразу, хотя и задумчиво.

— Я вообще-то и сам не знаю, — тихо проговорил он. Потом посмотрел на меня, подняв одну бровь. — Я кажусь вам бесчувственным?

— Не могу сказать, — ответила я чуть кисло. — Наверное, вам это известно лучше, чем мне, — испытываете вы какие-то чувства по отношению к ней, или нет.

— Да, безусловно. — Он откинулся на подушку, его густые светлые волосы рассыпались по плечам. — Безусловно, испытываю. Именно поэтому я и приехал сюда, понимаете?

— Нет, пожалуй… не понимаю.