– Идемте, сэр, – повторил Спиннингтон и с неожиданной мягкостью, вместе с другими добровольцами, подхватив Билли под руки, поднял его.

Ничего не соображая от горя, Билли что-то несвязно пробормотал.

– Мы вернемся за его телом, не беспокойтесь, – произнес голос, который он не узнал.

Он прижал грязный кулак к мокрым глазам и позволил себя увести.

Уже в лагере, рядом со штабом, какой-то врач протянул ему бутылку виски. Два хороших глотка помогли ему прийти в себя и начать хоть что-то делать. Теперь он знал то, чего не знал раньше. Бог не управлял такой войной, как эта, если вообще хоть чем-нибудь управлял.

Признавать эту истину было тяжело. Лайдж закрывался от нее щитом своей веры, который защищал его. Билли чувствовал себя убогим и слабым, потому что не мог облачиться в те же доспехи. Действительно не мог. Только не после Уайлдернесса, где солдат сжигали в ночи, как на погребальных кострах. Не после того, как он видел смерть Лайджа. И как Драчливый Джо сначала превратил их преимущество в тупик, а потом в поражение.

Отступление к реке началось к полудню. Пехота, артиллерия, повозки с ранеными в какой-то безумной суматохе двигались под непрерывным огнем батарей противника, в то время как армия конфедератов подходила все ближе. Билли, Спиннингтон и еще двое пробрались обратно в лес, чтобы забрать тело Лайджа. Но орудия с высоты Хэйзел-Гроув поливали эту территорию таким мощным огнем и пожар в горящем лесу распространялся так быстро, что тело Лайджа обгорело почти до неузнаваемости. Никто из них, даже Билли, не смог не только прикоснуться к нему, но и заставить себя смотреть на него дольше нескольких секунд. Они оставили обугленный труп на месте и вернулись к своим.

На полпути в голову Билли вдруг пришла странная мысль: «Что ж, по крайней мере, он покинул этот мир в воскресенье».

Всю ночь понедельника телеграф в военном министерстве молчал. Усталые мужчины приходили и выходили, одни дежурили по часу, другие собирались остаться до появления хоть каких-нибудь новостей. Стэнли был в числе последних, вместе с небольшой группой людей, чьи должности позволяли им ждать в кабинете Стэнтона. Президент тоже заходил на какое-то время, растянулся на своей любимой кушетке, но каждые несколько минут беспокойно ворочался.

– Где сейчас Хукер? Где генерал Стоунмен? Какого дьявола от них до сих пор нет ни слова?

Стэнли сжал виски и потер пальцами глаза. Его уже просто тошнило от этих риторических вопросов. Судя по всему, Стэнтона тоже. Отвечая Линкольну, он едва ли не шипел:

– Они нарушат молчание при первой же возможности, господин президент. Полагаю, генералы сейчас слишком заняты тем, что закрепляют нашу победу.

Вторник уже наступил – приближался рассвет. В последние двенадцать часов, за которые они получали по телеграфу лишь очень короткие случайные донесения и сводки потерь, распространилось одно ничем не подтвержденное, но единодушное мнение: Хукер победил, хотя и высокой ценой.

Однако не все подхватили этот вирус уверенности. Вечный брюзга Уэллс – ныне военно-морской министр, а раньше газетчик из Коннектикута – никого не слушал.

– Может, они молчат потому, что просто нечем порадовать. Если бы мы победили, донесения посыпались бы томами, а не параграфами.

Стэнтон посмотрел на него долгим взглядом, Линкольн тоже, хотя в его глазах не было раздражения – только печаль.

– Я уже начинаю верить, что вы правы, Гидеон… – сказал президент. Он встал и набросил на плечи клетчатый плед, собираясь уходить; вид у него был измученный. – Отправьте посыльного сразу, как только узнаете что-нибудь определенное.

Караульные в вестибюле встали навытяжку, когда он показался в дверях.

Стэнли специально выбрал самый жесткий стул, но все-таки задремал и проспал до половины девятого, когда в министерстве уже началась обычная утренняя суета. С разрешения Стэнтона он прошел в личную гардеробную министра, сполоснул лицо тепловатой водой и даже попользовался одеколоном. А потом вышел в весеннее утро в поисках завтрака.

Он очень надеялся, что Хукер победил. Их партия нуждалась в победе, и не в одной. До президентских выборов оставалось чуть больше года, и если Линкольн проиграет, он многих потянет за собой. При мысли о такой возможности Стэнли поморщился. Он привык к своей работе и к той власти, что она давала. Если Изабель придется на всю оставшуюся жизнь вернуться в Лихай-Стейшн, она сделает его жизнь невыносимой. Жаль, что у него нет противоядия от Изабель – какой-нибудь молодой и не столь сварливой женщины, которая сочувствовала бы ему и понимала его проблемы.

Даже в этот ранний час на улицу уже вышли торговцы. Один расхваливал достоинства мыла, громоздящегося на его лотке, другой совал в лицо Джорджу Хазарду дешевую подзорную трубу. По рельсам катили конки, мостовая была заполнена армейскими фургонами, личными экипажами, наемными ландо, верховыми и пешеходами. На Пенсильвания-авеню один из вагонов конки перегородил Джорджу дорогу, звякнув колокольчиком. Раздраженный после вчерашнего вечера, когда они с Уильямом поссорились из-за его плохих отметок и Джордж потом плохо спал, он мрачно уставился на пассажиров. Большинство из них были мужчины, но…

Лицо, мелькнувшее среди других и тут же исчезнувшее, ошеломило его. Джордж резко остановился, и какой-то кучер тут же обругал его. Колеса повозки задели подол его мундира. Потом два всадника закрыли ему обзор, а когда они проехали, было уже поздно что-то предпринимать, если только он не хотел пуститься вдогонку за конкой. Джордж встряхнулся и поплелся через дорогу как пьяный.

Когда Стэнли вошел в обеденный зал отеля «Уиллард», он увидел своего брата; тот завтракал в одиночестве за столиком, наполовину освещенным солнцем, а наполовину остававшимся в тени. Они не виделись со времени поражения Уэйда в сенате, и Джордж, без сомнения, злорадствовал по этому поводу. В противном случае ликовал бы Стэнли.

Впрочем, долгое дежурство подействовало на него довольно странным образом, и ему вдруг ужасно захотелось пообщаться с кем-нибудь вне стен военного министерства. Поэтому он не обратил внимания на официанта, жестом предложившего ему другой столик, и прошел к столику Джорджа, который не отрываясь смотрел на тарелку с жареным картофелем; вид у брата был какой-то странный.

Джордж не поднял головы, пока он не кашлянул рядом.

– А, Стэнли… привет. Ты откуда?

– Из телеграфной. Всю ночь ждали вестей из Виргинии.

– Дождались?

– Почти никаких. Могу я присесть?

Джордж махнул на стул. Стэнли поставил цилиндр на соседний стул, потом сел, натягивая жилет на упорно растущий животик.

– Что-то не так, Джордж? Какие-то проблемы с Констанцией? С детьми?

Вот ведь мерзавец, подумал Джордж. Но это было в стиле Стэнли – задавать подобные вопросы с надеждой в голосе.

– В общем, да. Десять минут назад я видел привидение.