Нельзя не спросить оппонентов: «А вы что, в подобной ситуации не захотите упасть в дерьмо? Вам что не нравится? Что дерьмо плохо пахнет? Или что, упав в него, Россия все-таки уцелела? Что для вас важнее, если реальной-то альтернативы не было? И по какому поводу, собственно, вы так негодуете? Почему так придирчивы, обсуждая качество того, что спасло?»

В рамках нашего огрубления придирчивость Пионтковского сводится к следующему: «Ах ты, чекистская гадина! Признался! Сказал, что мы в дерьмо шлепнулись! А ведь как красиво могли разбиться о благородный (международный) базальт! Долетели бы до дна! Какая бы была красивая инсталляция! Белые кости! Алая кровь! Черный базальт! Красиво! А тут — какое-то дерьмо! То бишь «крюк»!»

Может быть, мы не падали в бездну? Может быть, Россия при Ельцине реально возрождалась? Но тогда пусть Пионтковский так и скажет. И пусть его в этой оценке поддержит один процент населения и два процента мирового сообщества. Однако он же не это говорит. Он не смеет сказать, что при Ельцине было хорошо. Этого никто не смеет сказать. Даже Новодворская. Потому что при Ельцине тоже были чекисты. И они клали друг друга «лицом в снег». Вот бы тогда Пионтковскому выступить и сказать: «Некрасиво-то как!» И призвать чуму на оба дома. Да-да, именно на оба дома!

Но, может быть, Пионтковскому нравится все ельцинское, кроме его чекистов? Могу представить. Однако давайте вычтем чекистов из ельцинизма. И что получим? Мы получим отсутствие ельцинизма. Потому что если бы не было Коржакова и иже с ним, то не было бы и Ельцина. Уже в 1992 году его не было бы. А уж в октябре 1993-го — тем более. Кто расстреливал Дом Советов? Интеллигенты? Они науськивали. А расстреливал этот самый чекизм. И он тогда очень нравился… тем, кто науськивал.

Так что такое ельцинизм без чекизма? Ничто! И что тогда нравится Пионтковскому? Ему все не нравится?

Ах, нет… Ему нравится «Россия Пушкина и Сахарова»! Ну, сказал бы «Герцена и Сахарова»! Ан нет, Пушкина! Что такое Россия Пушкина? «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия»… «О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной на высоте, уздой железной…» «Уздой железной» можно, а «крюком» нельзя? «Железная узда» — это, между прочим, — о ужас! — тоже крюк. Точнее, два крюка. Пионтковский видел когда-нибудь железную узду?

Но что я заладил — «Пионтковский да Пионтковский»? Если бы все сводилось к одному страстному публицисту, то и говорить бы не о чем. Но вот — И.Мильштейн… Все тот же сайт Грани. ру…

Мильштейн снова обращается к теме «крюка». Метафора, с его точки зрения, подкачала.

«Этот пресловутый чекизм, эта машина, со всеми его крючьями, дыбами и топорами, которую никто, нигде и никогда не допускал к верховной власти, сегодня… сорвалась с резьбы, она одичала и в ярости накинулась сама на себя… Жизнь по методу спецоперации — этим почти исчерпывается у нас политическая, дипломатическая и, как видим, внутричекистская деятельность. Громадная заслуга Черкесова в том, что он обнажает механизмы этого неповторимого стиля. Но тут загадка: он вдруг проснулся романтиком и борцом за справедливость, которому за «контору» обидно, или это такой финт… Кризис — это наши будни, как и чекистская шизофрения, постепенно переходящая из вялотекущей стадии в острую. Вырвать этот крюк — спасти страну. И чем скорее, тем лучше».

Мильштейн договаривает то, чего Пионтковский не сказал. Он признает, что страна зацепилась за «крюк». И признает эту ситуацию скверной. Он предлагает этот крюк вырвать. А я предлагаю читателю соединить две метафоры — черкесовскую и ту, которую к ней добавляет Мильштейн.

Черкесов: «Падая в бездну, постсоветское общество уцепилось за крюк».

Мильштейн — добавляет: «И этот крюк надо вырвать».

Читатель прямо видит, как общество летит вниз.

Куда летит? В анархию? Или его ждет иностранная оккупация?

Мильштейн хотел атаковать чужой образ. А раскрыл собственное политическое содержание. И вопрос не в том, кто как оперирует метафорами. Дело это тяжелое. И я понимаю, что Мильштейн запутался. У него и «дыба», и «вырвать крюк»… Я не хочу вникать в эти «кошмары на улице Вязов».

И Мильштейн, и Пионтковский, и ваш покорный слуга — политические аналитики. И в качестве таковых не могут не понимать, что если стабилизация оказалась чекистской, то это значит только одно. Что она, к сожалению, не могла быть другой. Я согласен, что у этой стабилизации скверные качества. И что? Ее надо отменить — во имя чего? Во имя махновщины? Во имя стабилизации, опертой на какие-то другие системные силы? Ведь стабилизация не может не опираться на системные силы. На какие?

Никак не разделяя пафос статьи Черкесова, я должен признать, что он на два порядка основательнее своих демократических оппонентов. И мне за них обидно. Честно говорю, без иронии.

Ведь по сути Пионтковский и Мильштейн говорят: «Лучше гибель, чем стабилизация». И от этой сути никуда не уйдешь. А Пионтковский с Мильштейном будут гибнуть? Они повторят великую фразу Ахматовой: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был»?

Я почему-то в этом сомневаюсь. Прошу меня извинить, если я напрасно сомневаюсь. Но я сомневаюсь. Предположим, что Пионтковский, Мильштейн и другие хотят жить в России, превращенной в настоящее, полноценное «гуляй-поле», обладающее ядерным оружием, химическим оружием и всем остальным. Предположить такое мне трудно, но ради чистоты рассуждения я готов предположить даже это. Внутри такого «гуляй-поля» неизбежно возникнет та или иная социальная динамика. В лучшем случае, она приведет к грубым формам неофеодализма, описанным, например, у М.Юрьева или В.Сорокина.

Я не знаю, читали ли Пионтковский и Мильштейн М.Юрьева, но «День опричника» Сорокина они наверняка читали. Если они не читали М.Юрьева, то могу, восполняя пробел, сказать, что никакой сущностной разницы между моделями Сорокина и Юрьева нет. Вся разница в жанре. Сорокин издевается, а Юрьев восторгается. В этом хотят жить Пионтковский и Мильштейн? Только не говорите мне, что они хотят жить в развитой демократии американского или французского образца. Я тоже хочу. Мечтать не запретишь.

В случае негативной динамики не будет даже «Дня опричника». Будет «Град обреченный» Стругацких. Но и его не будет. Как не будет и раздела России на оккупационные зоны. Почему-то мне кажется, что именно в этом мечта наших ревнителей (чуть не сказал — любителей) «России Пушкина и Сахарова».

Никаких оккупационных зон не будет. Нельзя поделить Россию и сохранить глобальное равновесие. Можно было бы — давно бы поделили. Отдать всю Россию США Китай никогда не согласится. Отдать даже одну Сибирь Китаю не согласятся США.

Значит, на данной территории будет война. Возможно, и ядерная. Называется это, повторю, «война за русское наследство».

Мильштейн и Пионтковский собираются жить на территории, где идет война за русское наследство? И, видимо, к ним присоединится Ю.Латынина? Именно она все на том же сайте Грани. ру высказывается аналогичным образом на ту же тему:

«Вместо того, чтобы поговорить о том, виновен или нет его генерал и за что все-таки велась война, господин Черкесов что-то рассказывает нам про спасительный чекистский крюк… Складывается впечатление, что его позиции крайне слабы, раз он обращается к прессе… Нечего сказать по существу ни Черкесову, ни товарищу Сечину. Когда эта борьба происходила под ковром, было ощущение, что там дерутся бульдоги, а когда они из-под ковра вылезли, выяснилось, что там дрались два мопса. И вот вылезший из-под ковра товарищ мопс рассказывает нам что-то о чекистском крюке, который якобы спас Россию».