сформировал во мне некий дублирующий механизм. И если основная часть мозга, пусть даже перегруженная, выполняла связывание процесс дачи показаний воедино, то второстепенная на всякий случай оценивала обстановку, цепляясь за всё, от мимики и жестов, в том числе и не участвующих в процессе лиц, посторонних шумов, находящихся в спокойном и передвигающемся состоянии предметов, до нюансов, которыми обладал каждый человек, с последующим анализом случайных слов, записей и замеченных сигналов. Всё это складывалось до тех пор, пока не выбралась какая-то комбинация, на которую стоило обратить внимание. Подобное происходит у каждого, но мало кто её развивает, а то и вовсе не обращает на это внимания. Весь смысл не только в своевременности появления предложения, но в принятии его во внимание.

Поднимаясь на чердак здания, один из оперов рассказал, как непросто было найти ключ от двери чердака, ведущей к нужному слуховому окну. Это отложилось в виде вывода, что остальные двери закрыты. Пока открывали вход, находящийся слева, в памяти отметилась лежащая справа на приступочке доска пятисантиметровой толщины, достаточная по длине, чтобы подпереть дверь со стороны лестничной клетки.

Во время перехода от тюрьмы до машин меня сопровождали несколько конвоиров не из ОМСОНа, один из них – полноватенький и в очках, с очень плохим зрением – наводил шутливо ствол, с предупреждением о имеющихся у него хороших навыках в стрельбе. Всё может быть, я знавал одного, довольно известного в определённых кругах работника НИИ Спецтехники МВД, примерно такого же вида, уже лысеющего ветерана «Альфы», чуть ли не первого набора, сильно удивившего всех вышедших по малой нужде в лес, по пути на охоту, тем, что попал в пролетавшую над нами утку на высоте метров в 20, из … ПСМ, причём продолжая делать то, зачем все вышли. Поэтому никто не удивился, когда «на номер» на волка он встал с ПМ и легко «взял матёрого» с одного выстрела. Да… были люди! Разумеется, и сейчас есть.

Этого конвоира оставили около входа в подъезд, до кучи вооружив его и рацией.

По закону, опирающемуся на УПК РФ, на следственной экспертизе обвиняемого «пускают» немного вперёд, чтобы он сам показывал и сам вёл, никем не направляемый, без посторонних указаний, повествовал о содеянном… или, якобы, содеянным. Кисти рук без наручников – созревшему плану не было противопоказаний, но что-то внутри сопротивлялось. Шансы, что всё получится, были велики без сомнения, все стечения обстоятельств, будто специально подстроенные, подпитывались эйфорией следственной группы от раскрытого и теперь задокументированного моими словами и действиями громкого преступления.

Совершенно чётко понятно, что с оставленным внизу милиционером, а именно он один мог остаться препятствием, если суметь выйти первым (а так и происходило) с чердака и припереть захлопнутую дверь доской, не будет проблем по двум причинам: если он внутри подъезда, я смету его по инерции, летя с лестничного марша, – ведь стрелять сразу он не будет, а ожидать станет явно со ступенек, а не с этажа выше, через проём, да и команда, скорее всего не успеет поступить по рации.

Если он на улице, где минусовая температура, то, при получении указаний, разобрать их сразу из-за нервозности вышедшей из-под контроля ситуации так же не сможет, а забежав внутрь, где тепло, потеряет визуальное соприкосновение с обстановкой из-за моментально запотевших стёкол в очках, что снизит до минимума выполнение любой задачи.

Если он предпочтёт остаться на улице и займёт позицию за припаркованными машинами, то уменьшит сектор обстрела, в который попадёт лишь дверь подъезда, расстояние до которой не более пяти метров, то есть два прыжка.

Где он находится, я смог бы понять сразу и быстро, посмотрев, сбегая, из окна лестничного пролёта второго этажа, совсем не тратя на это время. В крайнем случае, оттуда же и спрыгнув, минуя его сектор видимости и в любом из трёх случаев воспользовавшись фактором внезапности.

Чтобы преодолеть один лестничный марш, мне, как хорошо подготовленному, достаточно одного касания ногой и одного рукой, то есть секунды, а учитывая спрятанную в карман радиостанцию, расслабленное состояние конвоира, неудобно висящее оружие, начинающий резать плечо ремень, к тому же – автомат на предохранителе, и патрона в патроннике нет. Сколько понадобится ему времени, чтобы ответить по рации, расслышать неразборчивые крики, подумать, принять решение, положить опять рацию в карман, привести оружие в боевое положение, и дальше ориентироваться по обстановке?

Машины, на которых мы приехали, стояли у самых бань, то есть приблизительно в 150 метрах, где и находились остальные, спасаясь от мороза. Выход же через арку, в сторону магазина «Олимп», был свободен, а улица многолюдна, перенасыщена движущимся транспортом – находка для убегающего: стоит пройти один кордон, и на фоне человеческой массы ни стрельбы вдогонку, ни погони на автомобиле быть не может. И вообще: смена состояния эйфории на состояние шока многими воспринимается неоднозначно, и в этой неразберихе чётко действующий и знающий, что делать, был бы только один человек – я.

Но те, из-за кого я решил не бороться с правосудием, пострадали бы, подвергнувшись уже серьёзным испытаниям, малейшими из которых стали бы жёсткие обыски и новые допросы. Скорее всего, искусственно созданными методами так или иначе меня заставили бы вернуться, совершенно чётко понимая, что ни семье, ни родственникам мучиться я не позволю, а поэтому и нечего было думать о предполагаемом. Предки, терские казачки, никогда не бегали от заслуженного наказания, и мне негоже.

Но что-то тянуло и тянуло, ломая весь контроль над своими действиями. Уже и на вопросы начал отвечать с задержкой, создавая впечатление усталости и вялости, сам находясь во власти того, куда толкала неведомая сила. Почти все отстали, в бурном обсуждении происходящего, делясь мнениями и суетясь в окончании мероприятия.

Я придвигался всё ближе к заветному проёму, и уже видел доски, стоявшие в трёх метрах от выхода с чердака, спецназовец что-то отвечал подходящему, кроме того, нас с ним разделяла балка на уровне голени. И вот рука, толкаемая бегущими по всему телу мурашками, с чувством разлетающегося по всем артериям и венам адреналина, с пониманием очень удачной постановки ступней, сосредоточием центра тяжести тела на согнутых, как пружинах, ногах в подготовке, может быть, самого главного в моей жизни броска… остановилась. Трусость, толкавшая на попытку избежать ожидаемого, и неверие в хороший исход пресеклись откуда-то появившейся твёрдой мыслью, что всё будет хорошо. Единственный путь – пройти через всё это, доверившись Его воле.

Резко остановившись, выпрямившись, круто развернувшись, я вперился взглядом в лица сзади идущих участников следственных действий и увидел их непонимание (я думаю,