«Маленький, худощавый, черный, как смоль, Свердлов, один из коренных организаторов партии… стоял на балконе и деловито, как всегда, отдавал сверху распоряжения своим могучим басом:

— Голову шествия продвинуть вперед, стать плотнее, подтянуть задние ряды»[1690].

Матросы требуют Ленина, но тот вместо себя посылает Луначарского, который, избегая конкретики, «попробовал развернуть перед матросами всю картину хода революции». Матросы недовольны, требуют четких указаний, Луначарский сворачивает выступление.

«Тов. Ленин появился на балконе, встреченный долго не смолкавшим громом аплодисментов. Овация еще не успела стихнуть, как Ильич уже начал говорить»[1691]. Он произнес весьма туманную речь о необходимости продолжать борьбу за установление советской власти, проявлять бдительность и стойкость[1692]. Ленин передал «привет революционным кронштадтцам от имени питерских рабочих», призвал в «выдержке, стойкости и бдительности» и поделился уверенностью, что «лозунг «Вся власть Советам!» должен победить и победит, несмотря на все зигзаги исторического пути»[1693]. Кронштадтцы двинулись к Таврическому дворцу.

К часу дня к нему уже подошли рабочие Выборгского района и солдаты 1-го пулеметного полка, за ними — рабочие Нарвского района и 2-й пулеметный полк. На стороне большевиков гарнизон Петропавловской крепости, взяты под контроль Финляндский и Николаевский вокзалы.

Белый зал дворца заполняли члены бюро обоих Центральных исполнительных комитетов. «Настроение то же, что ночью, может быть, даже хуже, — замечал Войтинский. — Представителей оппозиции не заметно. Говорят лишь наши да «мужички». Речи наших истерически беспомощны, речи представителей Крестьянского центра уклоняются все дальше вправо»[1694]. Бюро двух ЦИКов принимает обращение: «Ни одна воинская часть не имеет права выходить с оружием без призыва Главнокомандующего войсками, действующего в полном согласии с нами. Всех, кто нарушит это постановление в тревожные дни, переживаемые Россией, мы объявим изменниками и врагами революции»[1695].

Временное правительство в эти часы предпочитает тихо отсиживаться в штабе Петроградского военного округа у Половцова. Керенский — в штабе Западного фронта в Молодечно, откуда, узнав об обострении ситуации в столице, немедленно направился в Могилев, где провел совещание с Брусиловым и Лукомским. Из Ставки премьеру Львову ушла телеграмма: «Петроградские беспорядки произвели на фронте губительное, разлагающее действие… Категорически настаиваю на решительном прекращении предательских выступлений, разоружении бунтующих частей и предании суду всех зачинщиков. Требую прекращения всех дальнейших выступлений и военных мятежей военной силой»[1696]. После такой телеграммы и не скажешь, кто из двоих военный министр, а кто глава правительства. А ближе к вечеру Керенский телеграфировал Половцову: «Приказываю немедленно прекратить появление на улицах Петрограда солдатских вооруженных банд. Ввести конные и пешие патрули. При первых попытках немедленно обезоруживать выступающие части, пулеметы сейчас же отбирать и высылать на фронт»[1697]. Керенский был далек от реалий.

В пятом часу подошли к Таврическому дворцу кронштадтцы, причем в крайне дурном настроении: добирались с большими приключениями, о которых поведал их руководитель. «В полном порядке вступили на Троицкий мост… Пройдя Марсово поле и небольшую часть Садовой улицы, мы свернули на Невский проспект и оказались в царстве буржуазии. Здесь уже фланировали не отдельные буржуа, а целые толпы нарядной буржуазии двигались в ту и другую сторону по обоим тротуарам Невского… На углу Невского и Литейного… арьергард нашей демонстрации был обстрелян. В результате этого первого нападения пострадало несколько человек… Наконец жестокий обстрел нас ожидал на углу Литейного и Пантелеймонской улицы…

Как только послышались первые выстрелы, кронштадтцы инстинктивно схватились за винтовки и начали стрелять во все стороны. Здесь было убито и ранено несколько человек. Наконец, пальба сама собой стала стихать… Сколько усилий ни прилагал авангард шествия, чтобы снова построить правильные колонны, это никак не удавалось. Равновесие толпы было нарушено. Всюду казался притаившийся враг. Одни продолжали идти по мостовой, другие перешли на тротуар. Винтовки уже не покоились мирно на левом плече, а была взята на изготовку… К Таврическому дворцу мы подошли хотя и в строю, но довольно условном»[1698].

«Это была знакомая мне толпа Якорной площади, но уже охмелевшая от пролитой за день крови — от дома Кшесинской до Таврического дворца матросы шли «с боем», стреляя налево и направо, наводя ужас на население, кое-где громя магазины»[1699], — замечал Войтинский. Кронштадтцы подошли как раз в тот момент, когда перед толпой выступал вызванный ею Чернов.

Рослый рабочий, поднося кулак к лицу Чернова, исступленно кричал:

— Принимай, сукин сын, власть, коли дают.

«Если это даже не более как анекдот, и в этом случае он с грубоватой меткостью выражает самую суть июльской ситуации», — считал Троцкий. Через пару минут в Белый зал вбежал кто-то с криком, что Чернова арестовали матросы и с ним собираются расправиться. ЦИК «в неописуемом возбуждении» отправил на выручку министра несколько видных своих членов из числа большевиков во главе с Троцким[1700]. С ним на место происшествия побежал и Раскольников: «Выйдя на подъезд, мы прошли сквозь расступившуюся толпу кронштадтцев прямо к автомобилю, в котором без шапки сидел арестованный Виктор Чернов. Вождь эсеровской партии не мог скрыть своего страха перед толпой: у него дрожали руки, смертельная бледность покрывала его перекошенное лицо, седеющие волосы были растрепаны… Трудно сказать, сколько времени продолжалось бы бурливое волнение массы, если бы делу не помог горнист, сыгравший обычный судовой сигнал, призывающий команду к полной тишине и спокойствию. В одно мгновенье все стихло и воцарилась мертвая тишина…