Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня кто-то тронул за локоть, я оглянулся — Кукуша.
— Тебе не кажется, что он себя странно ведет? — прошептала она, указав глазами на Трешкина.
— Он вообще странный, — сказал я и увидел, что Трешкин быстро перекрестил Ефима, но не тремя пальцами, как обычно, а кулаком, а потом сунул кулак в гроб, куда-то под шею покойного, и тут же выдернул.
— Ты видел? — шепнула Кукуша. — Он что-то туда положил.
— Сейчас выясним.
Я подошел к гробу и оглянулся на Трешкина. Тот внимательно следил за моими движениями. На его глазах я сунул руку под шею Ефима и сразу же нашел сложенный в несколько раз лист бумаги. Я вынул бумагу и стал разворачивать.
— Стой! Стой! — подлетел Трешкин. — Это не трогай, это не твое. — И протянул руку.
— А что это? — Я убрал руку с бумажкой за спину.
— Не важно, — глядя на меня исподлобья, буркнул Трешкин. — Отдай, это мое.
— Но вы, — приблизилась Кукуша, — не имеете права лезть в чужой гроб без разрешения и класть посторонние предметы.
Она взяла у меня бумажку и развернула. Я заглянул через ее плечо и увидел слово, написанное крупными косыми буквами и с восклицательным знаком в конце: «Операция!»
Трешкин смутился, задергался, не зная, как себя вести.
— Что это значит? — нахмурила брови Кукуша.
— Ну, это значит, он мне загадку загадал. А я разгадал, а он помер. Ну, я думаю, надо все-таки положить, может, там прочтет. Может, знак какой-то подаст. Отдайте! — попросил он страстно. — Я положу обратно. Не мешайте же!
За воротами заурчал только что прибывший автобус.
— Все равно сгорит, — вздохнула Кукуша и, вернув Трешкину записку, пошла к выходу.
Пока автобус разворачивался и сдавал задним ходом, во двор въехала и остановилась в стороне черная «Волга». Из «Волги» вылез Петр Николаевич Лукин, стягивая по дороге синий мятый берет с хвостиком посередине. Приблизившись, он посмотрел на покойника, пошептался о чем-то с Кукушей, затем стал у изголовья гроба и произнес речь, в которой перечислил все заслуги Ефима, не забыв про его фронтовое прошлое, восемнадцать лет в Союзе писателей и одиннадцать напечатанных книг. А еще сказал, что покойник был человеком мужественным и хорошим, сам был хороший и в жизни видел только хорошее. Я думал, что Лукин скажет что-нибудь про людей, которые видят только плохое, потому что сами плохие, и при этом посмотрит на меня, но он этого не сделал и закончил свою речь обещанием, что память о Ефиме Семеновиче Рахлине навсегда останется в наших сердцах.
Потом мы ехали к крематорию на двух автобусах, мне досталось место в том, где стоял гроб.
На Садовом кольце мы попали в «зеленую волну» и двигались почти что без остановок. Ефим лежал передо мной с высоко приподнятой забинтованной головой, с заостренным носом, закрытыми глазами и таким выражением, словно был сосредоточен на какой-то серьезной и важной мысли. Автобус то останавливался, то снова стремился вперед, солнечные пятна врывались внутрь и скользили по успокоенному лицу, словно отблески того, о чем он думал. И в эти отблески напряженно вглядывался сидевший напротив меня Васька Трешкин. Рядом с ним о чем-то неслышно переговаривались Баранов и Тишка, Фишкин безучастно смотрел в окно, а в мое ухо вливался шепот Мыльникова, который, не упуская подробностей, пересказывал мне статью о нем, напечатанную в газете «Нью-Йорк ревью оф букс».
СТИХИ НА ПОЛЯХ ПРОЗЫ
*
Вступительный текст написан автором для настоящего издания.
Впервые стихи Войновича появились в печати 2 ноября 1956 года в газете «Московский строитель». В последующие годы его стихи публиковались в газетах «Московский комсомолец». «Вечерняя Москва». «Труд», «Литературная газета», в журналах «Юность», «Крестьянка» и других периодических изданиях.
Владимир Войнович был членом знаменитого в 50-60-е годы литературного объединения «Магистраль», которым руководил поэт Григорий Левин.
Стихи, напечатанные в этом томе, — первая книжная публикация.
Стихотворение «Золотце» было напечатано в газете «Московский комсомолец» в 1962 году вместе с другим стихотворением автора — «В сельском клубе разгорались танцы». История, связанная с этой стихотворной подборкой, на наш взгляд, будет небезынтересна читателям, и мы воспроизводим ее в авторском изложении.
Стихи я писал в молодости, в порядке литературного ученичества и приближения к прозе. Писал много, иногда до десяти стихотворений в день. Немедленно после выхода первой повести я значительную часть текстов, написанных в столбик (числом более тысячи), сжег