Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но на склоне лет я вернулся к тому, с чего начал. И два-три раза в год, а то и реже, сочиняю что-то стихоподобное.
Интересно, что в юные годы меня тянуло писать о старости и смерти, а теперь наоборот — часто о стремлениях, не совпадающих, по общему мнению, с текущим возрастом сочинителя. Почему так, не знаю, да и знать не очень хочу. Так получается. Доброжелатели объяснят это доброжелательно, недоброжелатели истолкуют по-своему. Строгие моралисты могут быть оскорблены натурализмом некоторых деталей, действий и образов в стихах «Чудо» и «Курфюрстендамм». Поэтому к строгим моралистам у меня отдельная просьба: эти стихотворения не читать.
Остальным же объясню, что «Чудо» было написано в 1986 году и явилось своеобразной реакцией автора на процесс, названный «перестройкой», а «Курфюрстендамм» — это… ну. просто человеческая драма, записанная с подробностями, без которых рассказ был бы неполным.
* * *
Был вечер, падал мокрый снег,
и воротник намок.
Сутулил плечи человек
и папиросы жег.
Он мне рассказывал о том,
что в жизни не везет.
Мог что угодно взять трудом,
а это не возьмет.
Он долго думал — все равно
не знает, отчего
искусство любит, а оно
не жалует его.
Давно он сам себе сказал:
зачем себе ты врешь?
Пора понять, что Бог не дал
таланта ни на грош.
Пора, пора напрасный труд
забыть, как страшный сон…
Но, просыпаясь поутру,
спешит к тетради он.
И снова мертвые слова —
ни сердцу, ни уму…
За что такая вот судьба,
зачем и почему?
«Ну, мне сюда».
В руке рука.
Сказал вполусерьез:
«Давай пожму ее,
пока не задираешь нос».
И, чиркнув спичкой, человек
за поворотом сник.
Я шел один, и мокрый снег
летел за воротник.
* * *
Все то, что было молодым.
Стареет. Может статься,
Умру почтенным и седым
И поглупевшим старцем.
Меня на кладбище снесут
И — все равно не слышу —
Немало слов произнесут.
И до небес превознесут,
И в классики запишут,
И назовут за томом том.
Что написал для вас я…
Что ж, слава — дым.
Но дело в том.
Что к нам она всегда потом…
Но почему всегда потом
И никогда авансом?
Когда умру я в нужный срок.
Жалеть меня не смейте.
Я, может, сделал все, что мог.
За много лет до смерти.
Но если завтра попаду
Под колесо машины,
А то и вовсе упаду
Без видимой причины, —
Неужто даже в день такой
Не пожалеют люди.
Что не написанное мной
Написано не будет?
ЗОЛОТЦЕ
Голову уткнув в мою шинель,
авиационного солдата,
девушка из города Кинель
золотцем звала меня когда-то.
Ветер хороводился в трубе,
а она шептала и шептала…
Я и впрямь казался сам себе
слитком благородного металла.
Молодость — не вечное добро.
Время стрелки движет неустанно.
Я уже, наверно, серебро,
скоро стану вовсе оловянным.
Но, увидев где-то у плетня
девушку, обнявшую солдата,
я припомню то, что и меня
называли золотцем когда-то.
БАРАНЫ
Мысль о том, что борьба есть закон,
Человеком усвоена рано.
И в баранину с древних времен
Человек превращает барана.
Но издревле баран, как баран,
Размышлял примитивно и глупо:
«Люди могут забыть ресторан,
Обойтись без овчинных тулупов.
Есть в баране душа, есть и плоть.
Светят всем одинаково звезды.
Может быть, и барана ГЬсподь
Для чего-то для высшего создал».
И не знают они, чудаки,
Что, увы, плотоядному люду
Очень нравятся и шашлыки,
И другие скоромные блюда.
Что баранина, если сварить.
Хороша и к жаркому и к супу…
И зачем без тулупов ходить.
Если можно ходить и в тулупах?
Человек очень занят. Ему
Дела нету до чьей-то планиды.
И, пожалуй, совсем ни к чему
Разбираться в бараньих обидах.
Он, охотник до умных затей,
Жил, скучал и, возможно, от скуки
Человек на планете своей
Напридумывал разные штуки…
Мчат машины, растут города,
Зажигаются мощные топки…
Скоро жизнь будет впрямь хоть куда.
Нажимай только нужные кнопки.
Только что человек ни найдет, —
Все ему приедается быстро.
И уже в межпланетный полет
Человека влечет любопытство.
Он, презрев и опасность и смерть.
Долетит до Луны и Урана…
Только жаль, никому не суметь
Из баранины сделать барана.
ЭЛЕГИЯ
Домой как-то после получки
Я брел в состоянье хмельном.
Коровы, мечтая о случке.
Вздыхали во мраке ночном.
А если в дороге случались
Собаки, и я различал:
Они меж собою случались, —
Я палкою их разлучал.
На крышах рыдали коты,
И птахи на ветках свистели,
И парень деваху в кусты
Затаскивал с низменной целью.
Был вечер на звезды нанизан,
Я шел в состоянии пьяном,
За чьим-то окном телевизор
Вещал о свершении