Он взял чистый листок и уже начал было переписывать, когда его посетило сомнение. Он остановился и внимательно перечел написанное.

Нет, он не мог его сдать, эта подлая коммуняка училка покажет его социальному работнику[17].

В нерешительности он еще раз перечитал текст, покусывая колпачок ручки.

"На фига подставлять шкуру из-за какого-то дурацкого сочинения? Эх, жалко все-таки, здорово получилось"

Кристиано аккуратно сложил листок и засунул его в карман штанов.

— Ты чего? — спросил его Колицци, который уже полчаса как сдал свое сочинение и сидел, разгадывая сканворд.

— Ничего. Не буду сдавать.

— Вот видишь, зря отказался! — сказал Колицци.

Кристиано не удостоил его ответом. Он уперся подбородком в парту и перевел взгляд за окно. И не поверил своим глазам.

В дальней части лужайки, там, где холм начинал сходить на нет, он увидел отца, Данило и Четыресыра. Они преспокойно сидели себе на скамейке, раскинув ноги, и соображали на троих пузырь с граппой.

Кристиано хотел окликнуть их, но удержался и взглянул на часы над доской. До звонка оставалось семь минут.

Была бы сейчас мобила... Во всем классе только у него не было сотового. Он протянул руку в сторону Колицци и легонько сжал его за пальцы.

— Дай сотовый, — шепнул он ему.

— Не могу. Мама проверяет его каждый вечер. Она меня прибьет, если обнаружит, что я звонил.

Кристиано посильнее нажал на пальцы:

— Лучше дай по-хорошему.

Колицци скривил рот и едва слышно взвыл:

— На, но только по-быстрому. И если можно, звони на номер TIM[18]. У меня тимовский льготный тариф "Горизонт"

Кристиано взял телефон и набрал отцовский номер. Выглянув в окно, он увидел, как отец ощупывает карманы куртки и достает мобилу.

— Да?

— Папа! Ты чего здесь делаешь?

— Сколько тебе еще? — Рино посмотрел в сторону школы, увидел Кристиано за стеклом, показал на него остальным, и те замахали ему руками.

— Пять минут.

— Мы тебя ждем.

Кристиано прыснул со смеху. Эти кретины на улице принялись скакать паровозиком вокруг лавки.

32.

"Дукато" ехал по залитой лужами и усеянной белым камнем тряской дороге вдоль берега Форджезе. Стебли тростника и ветки колючей ежевики обтирали бока фургона.

Небо было серое, но дождь перестал.

Кристиано Дзена был зажат между отцом, курившим, закинув ноги на лобовое стекло и вперив отрешенный взгляд в дорогу, и Данило, рассеянно щелкавшим крышкой сотового. Машину вел Четыресыра.

Когда они перебирали, за руль всегда садился Четыресыра. Сегодня они начали пить раньше обычного, обыкновенно до такого состояния они доходили ближе к вечеру.

Кристиано догадывался, что не заладилось что-то на стройке. Вчера Рино сказал, что они начинают работать, и вот...

Но раз они сами молчат, лучше не спрашивать.

Он взглянул на Четыресыра. На него алкоголь не действовал. Рино считал, что это из-за удара током. Как бы то ни было, Кристиано ни разу в жизни не видел его пьяным.

Он боготворил Четыресыра.

С ним не нужно было слов, чтобы понять друг друга. И совсем неправда, что он слабоумный. Если он мало болтает языком, это потому, что ток порядком попортил ему артикуляцию. Но он всегда внимателен, все слушает и еще делает головой такие странные движения, будто дирижирует разговором.

Кристиано проводил с ним целые дни. Они смотрели телик или катались на "боксере". Четыресыра шарил в моторах и умел поставить на ход даже груду ржавого железа. Когда что-нибудь было нужно или чтоб тебя отвезли хоть на край света, Четыресыра никогда не отказывал.

Он, конечно, был чудной с этими своими тиками и маниями типа никого не пускать к себе в дом. Но Кристиано хотелось задушить всех, кто над ним издевался. Пацанов, кривлявшихся у него за спиной. Были даже такие, кто говорил, что он держит дома труп матери, притворяясь, что она жива, чтобы получать ее пенсию. Полная лабуда.

Четыресыра был сирота.

"Как я"

— В школе что сегодня было хорошего? — спросил Данило, перебивая мысли Кристиано.

— Сегодня было сочинение по истории. Хотите, прочитаю?

— Валяй, — сказал Четыресыра.

— Да, прочти его нам, — согласился Данило.

— Идет. — Кристиано достал из кармана листок и начал читать. Трясло так, что тошнота подкатывала к горлу. Он сделал усилие и дочитал до конца. — "Мы снова можем стать великой чистой нацией, как древние римляне, чтобы была работа для всех и не было коммунистов, которые развалили идею семьи, не верят в Бога и разрешили аборт — убийство невинных младенцев — и еще хотят дать право голоса иммигрантам. Конец. — Он поднял взгляд от бумаги". — Ну как, понравилось?

Четыресыра одобрительно бибикнул.

Данило был в экстазе:

— Потрясающе! Невероятно! Особенно там, где ты говоришь, что нам нужен новый Гитлер, чтобы устроить концлагеря для славян и арабов. Эти ублюдки крадут у нас работу. Пять с плюсом!

Кристиано обернулся к отцу:

— А тебе понравилось? Рино затянулся и не ответил.

"А теперь какая муха его укусила?"

Полчаса назад он плясал как чокнутый, а теперь, нате, снова не в духе.

Данило хлопнул Кристиано по ляжке:

— Ну конечно ему понравилось. Сочинение что надо. Еще бы не понравилось. Быть такого не может.

33.

Рино Дзена спустил ноги и поглядел на Кристиано, затем задавил окурок красной "Дианы" в переполненной бычками пепельнице. Мигрень накатила, как прилив, и выключила мозги. Все из-за дерьма, которым их напоил Данило.

Он грозно взглянул на сына:

— Ты что, идиот?

Кристиано непонимающе посмотрел на Данило:

— А что такого?

— И ты это сдал?

Кристиано помотал головой:

— Нет. Не стал я сдавать. Я что, дурак?

— Вранье. Сдал ты его. Я слишком хорошо тебя знаю. Думал, шедевр сочинил, самодовольный болван. И не догоняешь своим умишком, что за дерьмо устроил на свою голову. Ты хоть понимаешь, что проклянешь день, когда написал эту хрень?

Голос Кристиано дрогнул: