Мораль была сильной стороной Карла. Он был настолько морален, что некоторые считают, что это давало кое-кому повод думать, будто он только то и делал, что потешался над остальными. Все эти люди не были пригодны ни к чему хорошему, поэтому Карл стремился улучшать других, преимущественно варваров саксов, которые накопили несметные сокровища в дуплистом дереве Арминийсул, названном так в честь деревянного идола Арминия.[180] Итак, он нанес им визит, окрестил их и срубил Арминийсул, а его содержимое выпало прямо в подол королевского платья. Вот это был сюрприз! Что ж, они сами нарывались на это.

Затем он улучшил аваров, которые тайно припрятывали целые кучи золота внутри неприступных крепостей, каковыми они, по крайне мере, их считали.[181] Он также поглядывал на сорбов и вильтцев, однако те выглядели безнадежными. Они были бедны и голы, как камни.[182] Где и кому бы он не пытался оказать моральную помощь, люди тотчас закапывали свои медяки и скрывались в лесах и болотах. Карла отличал интерес к фундаментальным вещам. Поэтому его и назвали Великим.

Карл оказался настолько великим, что был коронован императором Рима самим папой Львом III на Рождество 800 года. Таким образом, он, хотя бы на бумаге, превратился в преемника Цезаря, то есть забрался на наивысшую ступеньку политической лестницы. Впоследствии он заявлял, что никогда не помышлял о такой чести и был весьма удивлен случившимся. Он говорил, что у него и в мыслях не было ничего такого, покуда корона действительно не оказалась на его голове. Карл часто чувствовал, что кто: то дергает его за бровь, и сам себя вопрошал, а не проклята ли эта императорская корона?

А собственно, кто вы такой, смею спросить, для того, чтобы называть Карла безбородым старым лжецом,[183] даже если он действительно любил рядиться для церемоний и тщательно продумывал каждую деталь своего одеяния? Надеюсь, не каждое произнесенное вами слово является библейской истиной.

В своих новых регалиях император выглядел великолепно, и халиф Багдада Гарун-аль-Рашид послал ему слона по имени Абу-эль-Аббас. Такие вот хлопоты приносит успех: люди начинают присылать вам слонов в качестве маленького знака внимания.[184]

Как законодатель, Карл не знал усталости. Ежегодно он проводил со знатью две ассамблеи: одну осенью – для того, чтобы сотворить побольше законов, а другую – весной, чтобы их отменить.[185] Он также издал серию указов или капитулярий[186] относительно всего, о чем он мог только подумать, и назначал королевских «визитеров», или ищеек, дабы они доносили о соблюдении правил морали епископами. Они действительно приносили Карлу довольно интересные известия.[187]

Карл желал, чтобы справедливость и право преобладали среди всех классов. Как только для этого предоставлялась возможность, он говорил о вдовах, сиротах и бедных и о том, что невинные не должны нести наказания. Он являлся страстным сторонником процедуры испытания «судом божьим», в соответствии с которым обвиняемый должен был окунуть свои руки в котел с кипящей водой, чтобы все видели, как они после этого выглядят. Проконсультируйся он со специалистами, котел наполняли бы просто теплой водой. Хотя все равно чернь ни к чему не прислушивается. Вы никогда не сможете сделать достаточно много для бедных, поскольку они общаются не с теми людьми.

Среди достижений Карла далеко не последнее место занимает его вклад в дело образования. Он импортировал учителей из Ирландии, Англии, Италии. Они жили во дворце, ели каждый день и обучали предметам, входящим в тривиумы[188] и квадривиумы,[189] которым, как тогда считалось, имело смысл обучать. Профессора жили вольготно. Иногда император предлагал им отгадывать загадки. Ему отвечали латинским гекзаметром, а если в панике, то пентаметром. Без надувательства.[190]

Один из поклонников Карла назвал его величайшим интеллектом средних веков. Едва ли он был таковым, но, негде правды деть, пытался научиться читать и писать. Он кое-как овладел чтением, но так и не научился писать что-нибудь длиннее своего имени и предпочитал подписываться инициалами. Карл спал с карандашом и бумагой под подушкой в надежде, что вдруг среди ночи у него проявится к этому занятию сноровка, но почему-то этого не случилось. Он сетовал на то, что не мог приучить свои покрытые мозолями от постоянного пользования мечом пальцы к выписыванию букв. Но, конечно, дело было не в пальцах.[191]

Как всем хорошо известно, рост Карла был в семь раз больше длины его ноги. Трудно представить, какой она была. Если он пошел в этом отношении в Берту Большую Ногу, то обладал ростом в восемь или девять футов, что весьма сомнительно.[192] У него была прекрасная фигура, невзирая на длинный нос, короткую шею и массивное туловище. Не случайно господин Гиббон, следуя своей манере портить картину, замечает: «Из его моральных достоинств воздержание не являлось его выдающейся чертой». Зачем все это ворошить?