…В глубине сада Борис заметил как всегда подтянутого Терренса в светло-сером костюме. Он с улыбкой приветствовал Бориса;

— О, дорогой друг, я жду вас с нетерпением. Непринужденно разговаривая, они прошли по садовым дорожкам. Затем американец провел Бориса в виллу. Повторили некоторые правила грамматики, а потом Терренс заговорил:

— Знаете, мне придется жить в Москве, хочу побольше знать о вашей стране.

— Это, конечно, полезно, — согласился Борис.

Ему даже нравился такой метод занятий, «ученик» быстрее усваивал язык, да и увлекательнее было вести беседу, аргументируя свою точку зрения примерами и фактами, которые знаешь, чем читать текст на отвлеченные темы. Терренс расспрашивал о разных сторонах советской действительности, жизни и работе ученых. И чтобы не прослыть профаном, Борис охотно отвечал на вопросы, делился подробно своими впечатлениями о местах, где не так давно, во время поездки на родину, побывал, называл новые предприятия, стройки, о которых еще «даже в газетах не пишут».

Иногда Терренс приносил на занятия советские газеты и журналы, исчерканные карандашом, и просил разъяснить ему «непонятные вопросы». Ставил их так, чтобы почерпнуть новую информацию и услышать личное мнение Бориса. Такой подход льстил Н. — как высоко американский дипломат ставит его мнение, осведомленность и знания. И у них день за днем, как казалось Бориеу, возникало чувство доверия, желание обсуждать «острые» вопросы действительности.

— У нас в Штатах, конечно, еще много безработных, — признавался Терренс. — Но, правда, они получают помощь. Могут устраивать демонстрации.

Стараясь не быть ортодоксом, Борис тоже начинал «выискивать» недостатки у себя в стране. Он рассказывал то, что слышал от товарищей в посольстве, от своих друзей-земляков. Не подозревал еще Борис, что Терренс — опытный разведчик — методично направленными вопросами, дискуссиями пытается «вытянуть» у Бориса побольше нужной информации, ну и прощупать его идейную и моральную стойкость, узнать слабости, пристрастия. Он почувствовал, что Борис страдает тщеславием, самомнением, любит не в меру украшать свой быт.

— Ваши рассказы для меня, — сказал как-то Терренс, стараясь придать словам доверительный характер, — лучше всякого учебника. С таким умом и эрудицией вы быстро бы сделали карьеру в США…

Такие беседы о «радужных» перспективах жизни в Америке нет-нет да и повторялись. Терренс исподволь восхвалял американский образ жизни. Борис возражал, но как-то не особенно решительно, и это не оставил без внимания Дуглас.

Вот и в тот памятный вечер, подливая коньяк, Терренс снова завел разговор «по разным проблемам»: как оформляются выезды советских людей за границу, о настроениях среди нашей интеллигенции, расспрашивал о сотрудниках посольства. Подвыпив, Борис изрядно разоткровенничался. Поздно вечером Борис один уехал домой, нагруженный специально подобранной для него Терренсом литературой, сувенирами и подарками для семьи.

Постепенно втягивая Бориса в липкую шпионскую паутину, американец платил ему «за обучение» все больше и больше денег… Казалось, что Н. наконец возмутится и не станет брать «лишние» деньги, но он не сделал этого, чтобы «не обижать нового знакомого», — давали знать непомерное тщеславие, корыстолюбие и беззаботность. Этим и пользовался Терренс. Видя идейную нестойкость, беспринципность Бориса Н., американец становился все нахрапистее, и однажды, когда Борис сказал, что собирается купить автомашину, но не хватает денег, Терренс «великодушно» предложил ему нужную сумму для покупки авто американской марки, а заодно подарил жене — «чтоб не была в обиде» — украшение.

— Отдадите деньги в Ленинграде, — заметил он.

Бориса растрогала такая щедрость. Когда он серьезно заболел, Дуглас проявил подчеркнуто заботливое участие, достал дефицитное лекарство, привел американского врача.

— Специально вызвал из США, — сообщил он. — Чего не сделаешь для коллеги!..

Уже «коллеги»?! Потом, кстати, выяснилось, что врач-то жил тут же в городе, и поэтому не надо было «специально вызывать» из Америки. Но это потом, после отъезда Бориса. А тогда это сообщение произвело определенный эффект.

И когда Борис уже с доверием стал относиться к работнику американского посольства, заходить к нему в гости, тот повел разговор о войне и мире, стал играть на искренних чувствах советских людей, выступающих против войны. Мы ведь тоже за разрядку, за мир, говорил Терренс, но «должны контролировать, знать, как Советский Союз выполняет соглашение о разрядке». «Мы тоже за контроль», — согласился Борис. «Раз так, то помогите нам. И за разрядкой нужно наблюдение», — заметил Терренс.

На удивленный вопрос, кому и как помочь, Терренс, не смущаясь, прямо заявил, что он является сотрудником ЦРУ и обращается к Борису как к «умному человеку», которому «близки и понятны» цели представляемой Терренсом организации, борющейся «за свободу и гуманные мирные идеалы». Говорил он негромко, но властно, тоном, не допускающим возражений. Шпион в обличье дипломата? Тут наконец Борис понял, с кем имеет дело, и сказал нерешительно:

— Мне бы не хотелось обсуждать подобные вопросы.

И только. Не сумев преодолеть себя — да и жалко было терять немалый заработок, — Борис продолжал заниматься языком со шпионом-дипломатом. Американская разведка уже несколько лет изучала Бориса, подбирала «ключи» к нему, подмечая в нем хвастливость, себялюбие. Да, Борис Н. был знающим специалистом, но недостаточно зрелым политически, не видел всех тонкостей идейной борьбы на международной арене, коварства противника. Иногда возникала мысль отойти от Терренса, но тут же он чувствовал себя уже «обязанным ему» — купленная машина, лечение, подарки… Мысли раздваивались…

Терренс стал недвусмысленно шантажировать Н., приводя кое-какие факты о его пребывании за рубежом, о контактах еще студентом с иностранцами в Ленинграде, где ему дарили заграничные вещи. «Все это, — явно угрожая, заявил Терренс, — в досье ЦРУ и легко может стать достоянием советских органов. Короче, вы уже с нами, подумайте».

Так, проявив малодушие, пойдя на сделку с совестью, Н. постепенно втягивался американским разведчиком в фактическое сотрудничество с ЦРУ. Боязнь разоблачения мешала Борису рассказать обо всем в посольстве. Думал: вот уеду на родину, а там «ищи ветра в поле…». А. Терренс… теперь уже сбросив маску, стал давать указания Борису: перейти на дипломатическую работу, например, в представительство ООН…

Незадолго до отъезда Бориса на родину Терренс стал приезжать с другим американцем — мрачноватым, грузным человеком, которого представил как «специально приехавшего из США технического инструктора Сэма».

— Сэм — бывалый человек, он кое-чему научит вас, — заметил Терренс.

Сэм начал учить «шпионскому ремеслу»: работе с шифрами, тайнописи, чтению микроточек, составлению писем-прикрытий, приему кодированных радиопередач, пользованию специальными электронными приборами. Терренс сообщил, что ЦРУ после возвращения Бориса в СССР передаст через тайник все средства связи, шифры, рекомендовал запомнить пароль, с которым на него выйдет «надежный человек».

Слушая все эти инструкции задания, Борис все больше проникался чувством страха. Он боялся «разгневать» такого