но ему, очевидно, было все равно.

— Знаешь, говорят, черные кошки приносят только несчастье…

Взгляд, которым наградил меня кот, был настолько близок к закатыванию глаз, насколько это возможно для любого животного, не выглядя при этом неестественно.

Я не смогла удержаться от смеха, почти истерического, когда наклонилась, упершись руками в колени, пытаясь глубоко вдохнуть прохладный ночной воздух. Я была так близка к гипервентиляции, что это было даже не смешно.

Так продолжалось почти пять минут, пока я снова смогла дышать, и все это время маленький черный кот просто сидел там, осуждая меня.

Выпрямившись, я позволила себе осмотреться и поняла, что мы были недалеко от кромки деревьев на окраине карнавала.

Отсюда света было меньше, всего несколько фонариков и гирлянды волшебных огоньков. От остальной территории нас отделял арочный деревянный мост, пересекавший поток болотной воды глубиной около трех футов.

Я могла видеть ряды этих серых людей у будок и палаток по другую сторону моста. Я не хотела подходить к ним близко.

Мне стало интересно, были ли это потерянные души. Если то, что сказали Баэль и Теодор, было правдой, и это действительно был Перекресток, и живые не могли здесь ходить, то это означало бы, что все эти люди были мертвы. От этой мысли у меня закружилась голова и заурчало в животе.

— Почему бы нам не прогуляться? — раздался голос у меня за спиной.

Я понятия не имела, как долго Баэль пробыл там, потому что он был таким чертовски тихим. Я бросила на него взгляд, который, как я надеялась, говорил: " Что, черт возьми, заставляет тебя думать, что я хочу приближаться к этим мертвецам?»

Баэль только ошеломленно улыбнулся мне.

— Просто прогуляться, дорогая. Ты выглядишь так, будто тебе это не помешало бы.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала я, положив руку на живот. Я начала раскачиваться, чувствуя, что в любой момент могу упасть в грязь. — Я серьезно думаю, что мне нужно прилечь.

На мгновение он выглядел почти обеспокоенным, когда переплел свою руку с моей и крепко прижал меня к себе.

— Не волнуйся, моя дорогая, у меня как раз есть место, где ты сможешь приклонить свою хорошенькую головку.

Баэль оставил меня отдыхать в красивой крытой повозке на окраине карнавала. Он сказал, что она принадлежит кому-то, кто не возражал бы, если бы я воспользовалась ею на ночь.

Я так устала, что едва могла заставить себя беспокоиться. Мне просто нужно было лечь и отоспаться от этой накатывающей тошноты.

Очевидно, со мной было что-то не так. Я просто не могла понять, что именно. Весь этот карнавал был неправильным, я поняла это с той секунды, как увидела его сквозь деревья.

Я знала все о Перекрестке. Ну, в теории. Бабушка Энн и мой отец научили меня уважать папу Легбу, духа Перекрестка, а также бояться его. Но я никогда его не боялась.

Предполагалось, что Перекресток будет своего рода путевой точкой. Это был момент, когда духовное тело решало расстаться с физическим и перейти на следующий план существования, где бы он ни находился.

Иногда духи пребывали в хаосе и паниковали, когда приходило время, не зная, где они должны быть. Легба был там, чтобы направить дух туда, куда ему было нужно, но многие люди были склонны искажать его историю и делать из него что-то вроде Мрачного Жнеца, но это было совсем не так.

Если он действительно привел меня сюда, то почему не показался? Почему он просто не пришел и не сказал мне, чего он от меня ожидал? Я была готова выслушать его. В конце концов, я провела всю свою жизнь, посылая ему подношения и прося у него благословений.

Я хотела бы поговорить об этом с бабушкой, поскольку она, вероятно, точно знала бы, что мне нужно делать. Без нее я была потеряна.

То, что двое незнакомых мужчин пытались вести меня, как они утверждали, делу не помогло. Два человека, которым можно доверять, а можно и не доверять.

Баэль был загадкой, окутанной тайной, с его учтивыми, поэтичными словами и лукавыми ухмылками. Он был кокетлив и явно заинтересован не только в том, чтобы помочь мне.

Потом был Теодор, о котором я вообще ничего не могла разобрать. Откровенно говоря, он пугал меня до смерти.

Но они были всем, что у меня было прямо сейчас. Либо они были действительно хорошими актерами, разыгрывающими долгую игру, либо они действительно просто пытались помочь.

На самом деле я понятия не имела, и это меня беспокоило. Я не могла контролировать эту ситуацию, и мне казалось, что меня выдернули прямо из моего мира и бросили посреди другого.

Правила здесь не имели смысла, как и то, чего от меня ожидали, или как вернуться туда, откуда я пришла. На самом деле, я не была уверена, что смогу вернуться, даже если захочу. Перекресток мог означать что угодно, а именно, что я здесь навсегда.

В фургоне, в благословенном одиночестве, все, чего я хотела, это спать. По крайней мере, я предполагала, что это было удобно. Было очевидно, что кто-то жил здесь постоянно.

В дальнем конце комнаты стояла большая удобная на вид кровать, а перед столиком на ножках-когтях, заваленным игральными картами, — бархатный диван. Рядом с карточками стояли пепельницы с давно погасшими сигарами и сигаретами.

Я не увидела никакой кухни, нигде ни еды, ни напитков, кроме чугунной плиты с мерцающим пламенем внутри пепельного стекла, точно такой же, как в той палатке, в которой я проснулась. На нем стоял чайник, но больше ничего. Ни холодильника, ни морозилки. Ничего.

Я решила, что фургон принадлежал женщине, судя по тому факту, что интерьер был почти полностью оформлен в ярко-пурпурных тонах.

Вдоль внутренних стен были задрапированы широкие кружевные занавески в тон шелковому покрывалу на кровати. Плюшевый ковер под моими босыми ногами тоже был пурпурного цвета, как и занавески, наполовину закрывающие единственное окно, полностью сделанное из цветного стекла.

Я потратила десять минут, борясь со сном, пока ходила вокруг, осматривая все так хорошо, как только могла, пытаясь понять, действительно ли я здесь в безопасности.

В дальнем углу комнаты стоял туалетный столик с трехстворчатым зеркалом, украшенным подсветкой, а на нем в беспорядке валялись духи, косметика и средства для волос.

Однако это было странно — я, казалось, не могла идентифицировать ничего, что хотя бы отдаленно напоминало марку на бутылках. Все они были стеклянными, а косметика хранилась