Мы как раз вошли в большой госпитальный коридор. Направо и налево от нас начинались ряды дверей из матового стекла. За каждой из них располагался одиночный лечебный бокс. В проемах меж ду боксами стояли вазы с цветами и висели эстампы, изображавшие цветы.

— А он, этот, как вы его назвали…

— Мундиаль.

— Да, да, он часто, ну-у, проводится?

Типичный начальнический вопрос.

— Не столько часто, сколько регулярно. Но, разумеется, и регулярность не фетиш. Опасно, и глупо подгонять живую жизнь, под заранее утвержденный регламент. Предметом концентрированного нашего внимания и сохранения является материя высшего межэтнического согласия в глобальном обществе. Когда мы видим, что эта ткань начинает где-то натягиваться, и трещать, мы спешим туда со всем нашим научным потенциалом. Надо сказать, что мелкие, избирательные действия проводятся почти постоянно. Какое-то время удается при помощи этих точечных действий снимать возникающие там и сям напряжения. Но примерно раз в четыре года возникает необходимость в проведении единой, концентрированной акции. Это мы называем мундиалем. Всегда после ее окончания в этой сфере мировой жизни наступает длительная и стойкая ремиссия.

— Странное название. — Сказал комиссар.

— Почему же странное? Хотя, может быть. Старое словосочетание. Взято из совсем другого вида деятельности. Если хотите, мы будем называть все это Кубок Мира.

— Вроде трубки мира?

Зельда кивнула. Господин Асклерат отворил первую матовую дверь. Внутри было бело, стерильно, солнце вливалось сквозь высокое небьющееся окно. На удобной кровати у стены лежал больной, присоединенный к лечебной силе госпиталя десятками белых, цветных и прозрачных проводочков и шлангов. Над ним склонялась сестринским участием миловидная медичка. Увидев гостей, она встала по стойке смирно у кроватной спинки, мы подошли ближе. Больной спал. Его лоб и переносица были изрыты глубокими, но уже затянувшимися углублениями, я бы сказал, что ему в лоб попал маленький метеорит.

— Поступил в самом начале мундиаля, в очень плохом состоянии. Лицевая кость представляла собой рассыпавшуюся мозаику. Прямое попадание зазубренным камнем из балеарской пращи. Несмотря на все осложнения, с механическими повреждениями мы справились. Но сознание тоже, если так можно выразиться, раскрошилось.

Господин Асклерат посмотрел на госпожу Летозину, та величественно подтвердила, что так выразиться можно.

— Мы решили не спешить, и собираем его по крохам, и только после того как этот официант из Лугано, станет личностью, мы сможем подвергнуть его соответствующей манипуляции.

— Еще двадцать лет назад, до изобретенного госпожой Летозиной метода, этот мужчина был бы обречен весь остаток жизни провести в комфортабельной психиатрической больнице, где его рассказы о кровопролитных сражениях в составе средневековой швейцарской гвардии очень бы развлекали тамошних врачей. — Вставила Зельда. — Госпожа Летозина, изобретением своего метода ступенчатой реанимации личности, как бы "вспоминания себя" спасла будущее многим. Это позволила сильно продвинуться всем нам по пути гуманизации нашей работы.

Когда мы вышли в коридор, мессир комиссар задал вопрос, от которого за милю разило праздным любопытством.

— А кто победил?

— Что вы имеете в виду? — Вежливо наклонился к нему седой доктор, — но, сообразив, что именно интересует постепенно трезвеющего инспектора, отшатнулся с еле сдерживаемым содроганием. Но Зельде было не привыкать к пошлости, и душевной черствости гостей из ТОГО мира.

— Швейцарские пехотинцы выбрали неправильную позицию, залп балеарских пращников перекалечил много стрелков из первой шеренги и атака испанской кавалерии времен Реконкисты, довершила дело.

Следующий бокс был так же чист, так же ярко освещен, единственное, чем он отличался от первого, это количеством миловидных медичек. Их было целых три. И все они были полностью заняты пациентом, и, кажется, их не хватало. Пациент при этом бурно выражал неудовольствие тем, как с ним обходятся.

Господин Асклерат попробовал было выступить вперед со своими медицинскими терминами, с сообщением о ранениях третьекурсника из Нантера; Зельда перехватила внимание мессира комиссара живым рассказом о том, что этот молодой французский драгун, прошитый пулей уругвайского стрелка, вылетел из седла, под корневище вывернутой взрывом сосны, где пряталась от зноя ядовитая гадина; потом он, находясь в сомнамбулическом состоянии, добрел до рва, окружавшего форт уругвайцев и, будучи ошпарен кипятком, свалился на дно этого рва. На дне этого рва ему пришлось пролежать не менее полусуток, под атакой солнца и мух. Нельзя не признать — большой объем несчастий выпал на долю этого молодого человека.

Спасенный и от пули, яда и ожога кавалерист-студент, увидев вошедших стал орать во весь голос, требуя полицию, адвоката, прокурора, службу спасения и телевидение.

— А-а, вот и еще банда уродов, откуда вы взялись, и почему позволяете творить с людьми такое! Меня ранили, меня обожгли какой-то кипящей дрянью, и я полдня валялся один в каком-то дерьме. Я мог здохнуть, просто здохнуть! Понимаете вы, или нет! Какое право вы, уроды имеете так издеваться над людьми!?

Изо рта у него вместе с проклятыми вопросами вылетали хлопья слюны. Грустное, однако, зрелище. Человек, попавший в несчастье, не в состоянии адекватно оценить то, что с ним произошло. Его ведь лечат, очень старательно лечат, и вылечат. Ни на грамм благодарности. Восприятие мира у него искажено ужасающим образом. Вот он обзывает нас уродами, а это странно. Ну, пусть я урод, пусть мессир комиссар, но назвать так Зельду! Но его надо простить, учитывая перенесенные им мучения.

Я посмотрел на жену, и невольно подумал — у нее надо учиться, у нее. Выдержке, терпимости хотя бы. Вот я киплю, еле сдерживаю недостойный гнев, а она весела, легка, и опять в центре событий и держит палец на пульсе события.

— Насколько я понимаю, товарищи по несчастью, этого несчастного, уже выписались.

Господин Асклерат кивнул.

— Французско-уругвайское столкновение, это из самых первых событий этого мундиаля. Кстати выписка из этого госпиталя идет в двух направлениях.

— Кто-то на богадельню, кто-то в могилу? — Очень мрачно, и очень неловко пошутил комиссар. Зельда только улыбнулась в ответ. Что ж, приходится показывать, что понимаешь и черноватый юмор.

— Я имела в виду нечто другое. Травмированные легко, после соответствующей реабилитации, возвращаются в строй, ибо мы не собираем для каждого столкновения новую команду, мы лишь немного, в меру необходимости подновляем ее. А столкновений во время одного мундиаля никогда не бывает меньше трех, а иногда их число доходит и до семи-восьми, в зависимости от принятой на конкретный период формулы. Те кто, пострадал сильнее, от продолжения освобождаются и транспортируются в прежнюю жизнь, к прежней работе, разумеется, если сохранят способность ее выполнять.

— А если нет?