Они над ней издеваются?! Конечно! Разве так трудно понять? Сначала он бьет ее, валяя по полу. Потом разговаривает как ни в чем не бывало. Требует объяснить причину дурного настроения.

Как долго это будет продолжаться?! Пока… Пока он не зароет в саду ее бездыханный труп под какой-нибудь яблоней? Так, кажется, говорила Марина.

Интересно, что подумал бы обо всем этом Удальцов? Кого счел бы ненормальным: ее или его? Кто из них более сумасшедший в этой истории? Она, терпящая издевательства и старательно делающая вид, что ничего не происходит? Или он, день за днем заставляющий ее терпеть и делать вид?

— Малышка, ну что ты хмуришься? Скажи, почему у тебя такое дурное настроение, а?

— Это потому, Игорь Андреевич…

Она нагнулась, начала подбирать с пола его пиджак, брюки, сорочку, галстук и неожиданно наткнулась взглядом на ботинок, валяющийся на боку. Обычный мужской ботинок, не из дешевых, с шелковыми шнурками и нестирающейся подошвой. Только нос у ботинка чуть потускнел, затерся о ее бока, быть может.

И так ей стало гадко, тошно и противно от собственной уступчивости, от мерзкой жизни своей и от того еще, что кругом и другая жизнь существует, а ходу ей туда нет. Она возьми и скажи:

— Что вы бьете меня день за днем, месяц за месяцем, год за годом! В этом причина моего дурного настроения, знаете. И еще…

— Что еще? — расслабленная ухмылка застыла на красивых губах супруга, а взгляд стал снова леденеть, что не являлось добрым признаком, никак не являлось.

— Мне кажется, что я давно уже вас не люблю. Я не люблю вас. А вы не любите меня. Не проще ли будет расстаться? Только нужно сделать это по-доброму. Не так, как вы планировали, с котомкой за плечами. На такое расставание я не согласна. За то, что мне пришлось вытерпеть, думаю, я чего-то да заслуживаю.

— Ты-ы-ы?! Заслуживаешь?! Ах ты… Ах ты, сука мелкая!

Свистящий шепот вырывался из его легких, казалось, вместе с пламенем. Не захочешь, да обожжешься. Влада попятилась с охапкой его одежды. Ее храбрость, прорвавшаяся изнутри, могла ей дорогого стоить. Чего распетушилась, спрашивается? Зачем? Что это способно изменить?

— Дележа имущества хочется, стало быть?! Моего имущества, голодранка? Грамотная стала?! Или просветил кто? Говори, с кем таскаешься?!

Он начал привставать с дивана, когда она побежала.

Бежала вверх по лестнице, подгоняемая настоящим звериным ужасом. Бежала, на ходу роняя его вещи, путаясь в них, падая и без конца вспоминая свою мать, что оставила ее так рано на попечение отвратительной несговорчивой судьбы. Влетела в ванную комнату и заперлась изнутри. Сюда он не ворвется. Не справится с тяжелой дверью и крепким запором. Она уже это знала и пряталась здесь как-то. Здесь следовало и отсидеться, пока с него не схлынет.

Сердце колошматило по болевшим ребрам с такой силой, что ныл даже позвоночник. Влада приложила ухо к замочной скважине и прислушалась. Ничего не было слышно. То ли час расплаты Игорь Андреевич решил отодвинуть на после ужина. То ли просто передумал бежать за ней следом и ломиться в запертую дверь. А может, Татьяна решила воспользоваться ее добровольным заточением и умасливает теперь хозяина на свой лад.

Пусть делают что хотят. Она ни за что не выйдет отсюда. Не выйдет до тех пор, пока он не уедет завтрашним днем на службу. Настелет полотенец, халатов на пол и уснет, не привыкать.

Но Игорь Андреевич неожиданно уехал под вечер. Сначала вызвал ее из ванной, дав слово чести, что не тронет. Влада могла бы ему, конечно, сказать, что представления о чести у них несколько разные и слово свое Игорь Андреевич как дал, так может забрать, но все же вышла из ванной.

— Малыш, мне нужно срочно уехать, — пробормотал он, теребя мобильник в руках. — Ночевать я не буду. Завтра часам к двенадцати будь готова сопровождать меня на обед с одним очень влиятельным человеком. А вечером… Вечером я буду готов обсудить с тобой тему твоего выходного пособия. Думаю, смогу сделать его более чем щедрым. Все, до завтра.

Стоит ли говорить, как она ждала этого дня!

Неужели уже завтра?! Неужели все будет так, как он ей обещал?! И она раз и навсегда сможет освободиться от ужасной жизни с Игорем Андреевичем? Освободиться от тягостного ожидания его смерти, несущей ей освобождение. Ведь греховным было желание, постыдным и преступным, невзирая на бесчеловечность ее супруга.

Уже завтра он сделает ее счастливой и обеспеченной. Он обещал!..

В ванной она потом снова заперлась. Долго корчилась под горячей водой, растирая синяки. Они будто бы и болеть стали чуть меньше, и казались не столь уродливыми. Потом зарылась с головой под толстым одеялом в кровати и все думала, думала, думала.

Вот она сегодня легла спать в эту постель, может быть, в последний раз. И завтра, возможно, в последний раз позавтракает в красивой изысканной столовой, где ее станет обслуживать Татьяна. Будет ходить по дому из комнаты в комнату, трогать вещи, так и не ставшие ей привычными. Потом выйдет в сад, пройдется по всем дорожкам, остановится возле клумб, которые зачастую поливала и своими слезами тоже.

Было ли ей жаль всего этого? Нет! Не кривя душой, отвечала она самой себе, что нет. К тому же у нее, возможно, будет со временем все почти так же. Пусть не такой огромный, но свой дом. Пускай без прислуги, но своя собственная кухня. Не такой громадный и ухоженный сад, но уж паре розовых кустов всегда найдется место в ее палисаднике. И она сможет наконец жить так, как другие. И, главное, не бояться ничего и не искать себе утешения в реабилитационном центре, где все было чужим и посторонним.

Уже завтра…

Игорь Андреевич подъехал ровно в полдень к дому. Непривычно ласково потрепал ее по плечу. Поцеловал ей руку, отчего ей сделалось неловко. Мысленно-то она уже с ним простилась и почти простила за все. Повел к машине, бережно поддерживая за локоток. И, усаживая на заднее сиденье, неожиданно похвалил:

— Ты чудо как хороша, Владочка. Просто чудо!

Она опустила глаза и, стоило машине отъехать, тут же принялась искать глазами привычные и милые сердцу царапины.

Что за чертовщина?!

Их не было! Не было никаких царапин на обшивке двери! И темного пятна на подголовнике не было тоже. И прожженной сигаретой дырочки на сиденье не находилось.

Она принялась ерзать и присматриваться снова и снова. Даже глаза принялась потирать слегка, вполне серьезно опасаясь за свое зрение, могущее пострадать во время вчерашних воспитательных мероприятий ее супруга. Да нет, со зрением все было в полном порядке. Она вполне отчетливо видела надпись на передней панели, прочла ее сначала одним глазом, затем вторым. В чем тогда было дело? Куда подевались отметины?

— Что-то не так, дорогая? — насмешливый взгляд Игоря Андреевича пригвоздил ее в зеркале заднего вида. — Что-то ты не выглядишь счастливой, намереваясь со мной расстаться? Тебя будто что-то беспокоит?