Болезнь — назовем это так — обрушилась на Калима внезапно. Ничто не предвещало беды, как однажды днем юноша потерял сознание. Никто — и, вероятно, он сам — не мог понять, что стряслось. Калим больше часа пролежал без сознания, а когда очнулся, оказался вменяемым и с удивлением воспринял все, что с ним случилось. Об этом происшествии можно было и вовсе забыть, если бы ближайшей ночью юноша не почувствовал себя дурно. От заката до рассвета он бормотал какие-то несвязные слова, его постель была мокрой от пота, а лицо то бледнело, то наливалось кровью и становилось красным, словно раскаленным. Глиолия, услышав стоны, бросилась к своему брату, и они вместе с тетушкой Белеттой просидели всю ночь у его постели. Наутро Калим чувствовал себя нормально, правда был чрезвычайно молчалив, словно о чем-то глубоко размышлял. На все расспросы о прошедшей ночи юноша не смог ответить ничего определенного. После захода солнца все повторилось. Глиолия ни на минуту не отошла от ложа своего брата, а тот снова подвергся мучительным ударам неведомой болезни. Его постельное белье снова втрое потяжелело от пота, а ужасный бред не позволял смыкаться иссохшимся губам.

Спустя несколько дней в доме пожилой Белетты появился лекарь. Он был приглашен тетушкой после полудня и сразу же принялся осматривать пациента. Осмотр ни к чему не привел, поскольку в это время суток Калим чувствовал себя хорошо. Тогда лекарь решил навестить этот дом ближайшей ночью. Страшные муки посетили юношу и на этот раз. Однако человек, ежедневно принимающий у себя десятки больных людей, не смог определить, что с ним происходит. Состояние Калима озадачило опытного лекаря, и он удалился, намереваясь посоветоваться со своими коллегами. В итоге со временем у постели больного побывало немало ведающих людей, но ни один из них не смог объяснить его странное состояние по ночам. В дом к тетушке Белетте заглядывал даже придворный лекарь самого дитмондского графа, лучше которого не сыскать во всем владении. Однако и его действия оказались тщетными. Не получив помощи от лекарей, Глиолия решила обратиться к магам. Два человека с магическими способностями дежурили в доме почти сутки. Но и они не смогли объяснить увиденного и, тем более, чем-то помочь. «Что-то здесь нечисто…» — успел лишь произнести один из них, покидая комнату, где находился больной Калим.

Слова эти надолго впечатались в память Глиолии. С ее братом происходило что-то необъяснимое. Поскольку ведущие лекари и маги Дитмонда не смогли найти разумного объяснения этим вещам, специалисты из других регионов Аурелии, по всей видимости, также ничего толкового не сказали бы. А значит, причины странной болезни Калима лежат за гранью человеческого понимания. Подобные выводы, подкрепляемые изречением дитмондского мага, толкнули девушку к походу в Антильский монастырь. «Коль болезнь на брата наложили Высшие Силы, — думала она, — то излечиться от нее возможно только с помощью Высших Сил». В любом случае, ничего другого ей не оставалось. И вот, посетив монастырь и поговорив с отцом Илларионом, Глиолия молча сидела под дверью комнаты, где страдал ее бедный брат, и безнадежно размышляла. Высшие Силы не спешили облегчать участь юноши. Но надежда до последнего мгновения не угаснет в сердце молодой девушки.

Утром ветхая дверь тихо отворилась. Девушка, всю ночь просидев под ней, медленно скатилась на пол и тут же открыла глаза, пробудившись от беспокойного сна. Пред ней предстал брат. Это был худощавый черноволосый юноша с большими черными глазами, полными усталости и обыденной печали. Своим ростом он был похож на покойного отца: такой же высокий, почти на голову выше своей сестры. Лицо Калима также было отцовским: те же черты, те же выражения; вот только застывшая печаль была инородной. И это был, пожалуй, тот редкий случай, когда сын был похож на отца своим лицом, но никак не телосложением. Завершит портрет юноши глубокий темный шрам на его шее, полученный им когда-то в детстве и как ничто точно отражавший его искалеченную жизнь.

Калим, стыдливо отводя свой взгляд, предложил сестре подняться, но та отвергла это предложение и встала без его помощи. В углу коридора на скрипящем стуле тихо дремала тетушка Белетта. Решив не тревожить уставшую пожилую женщину, Калим и Глиолия осторожно прошли мимо нее и вышли на улицу.

Осеннее утро было солнечным, но холодным. Впрочем, осень в Сиенсэле стремительно теряла свои права. Шла последняя неделя месяца Стража, а значит совсем скоро зима будет властвовать над империей. А пока над Дитмондом природа замерла. Могучие деревья сбросили с себя последнюю листву, земля побледнела и казалась окаменевшей. Снег пока можно было лицезреть лишь на громадных шапках Каррольских гор, но все чаще проплывающие над городом густые тучи давали понять, что скоро все изменится. В любую пору года, пусть даже самую холодную, звезда по имени Солнце не теряет своей ослепительной яркости. Небесное светило изо дня в день щедро улыбается этой планете, вызывая искреннюю улыбку и у ее обитателей. Вот только земные невзгоды порой замыкают человеческие уста, надолго оставляя их в одном положении.

— Калим, — после длительного молчания заговорила Глиолия. — Я изо дня в день прошу тебя лишь об одном. Калим, посмотри мне в глаза!

Юноша повиновался. Но как только взгляд его коснулся молящих глаз сестры, он со стыдом отвернулся.

— Я… — спустя мгновение хотел было промолвить Калим, но был прерван возгласом сестры:

— Что с тобой происходит?! Ответь мне!

— Я… я сожалею…

— Мне не нужны сожаления! — вскричала Глиолия, но тут же резко понизила голос, вспомнив о спящей хозяйке, и тихо взмолилась: — Что с тобой, Калим? Скажи, брат мой, умоляю тебя! Каждую ночь тебя бросает в жар, ты несешь бред, издаешь непонятные и пугающие звуки, а наутро молчишь, как дерево, будто ничего и не было. Откройся мне!

Юноша не отвечал. Его лицо приобрело выражение неподвижной задумчивости, застывший взгляд был полон тоски и неопределенности.

— Знаешь ли ты, сестра, о чем думает вон тот коршун? — вдруг тихо промолвил Калим, указав на крупного черного хищника, плавно кружащего над бледными крышами Дитмонда.

— Почем мне знать? — проговорила Глиолия в ответ на нежданный вопрос.

— Он думает о том, как подобраться к тому голубю, что сидит на фонаре.

— Вероятно, так, — согласилась девушка. — Но ты не уходи от ответа…

— А знаешь ли, какие мысли бурлят в голове голубя в этот самый миг?.. — словно не слыша упрека сестры, продолжал юноша.

Глиолия ничего не ответила. Она лишь тревожно покосилась на брата, а тот словно забылся в глубокой думе, уставившись на погасший к утру фонарь. Его глаза казались девушке необычайно пустыми. Ни единого живого отблеска не мелькнуло в этом пристальном взоре, он будто растворился в холодном утреннем воздухе, и лишь глубокая застывшая печаль поселилась в его бездне. Глиолия не знала, что думать. В ее ответном взгляде не таилось ничего, кроме искреннего сострадания к брату. Каждое его слово отзывалось глубоко в ее душе, и в эти минуты отголоски несли в себе лишь уныние и обреченность.

— Никаких! — повысив голос, продолжил юноша. — В этот миг голубь ни о чем не думает! Он знает. Знает, что обречен. Ему ведом свой конец. Пусть этот коршун его не достанет, пусть сегодня он потерпит неудачу. Но день спустя в небе возникнет другой. И рано или поздно конец придет, он неизбежен. Этот хищник открывает голубю истинную жизнь, напоминая ему о том, кто он есть.