– Любят тебя все, потому плохого не пожелают. Прожили вы с Анастасией столько, сколько Бог дал, что же теперь поделаешь? Знаешь ты хоть одну женку, что домой от татар вернулась?

–Чего не знаю, того не знаю.

–То-то же! Потому, выходит, без толку её и ждать…

– Ты не сказал, принимаешь ли мой дар?

Лоза поклонился Всеволоду в пояс, а когда выпрямился, стало видно, что какая-то мысль мелькнула в его голове, изменив вдруг прошлые намерения. Будто он подумал: "А вдруг?" И кивнул головой.

– Благодарствую, Всеволод Мстиславич!

И то ли от этой самой нежданной мысли, то ли от щедрости воспитанника своего, распрямился Лоза. Приосанился.

– Таким ты мне больше нравишься, – улыбнулся Всеволод. – Вспоминаю строгого дядьку Лозу… Завтра поутру отправимся твоё селение смотреть…

Князь помолчал и добавил:

– Хочу ещё к гадалке заехать. Той, помнишь, что Любомир привозил.

– Как не помнить? – Лоза оживился, пожалуй, излишне горячо, но Всеволод, погруженный в свои мысли, этого не заметил. – С превеликой радостью тебя сопровожу. Вдруг и мне чего-нибудь нагадает?

Выехали они ранним утром августа – князь, Любомир, Лоза и ещё пятеро княжеских дружинников. Холмы располагались не слишком далеко от Лебедяни, но из-за гадалки им пришлось делать крюк.

Прозора в тот день гостей не ждала, и это было странно, потому что обычно их приезд или приход она предчувствовала и успевала приготовиться. Но теперь…

Со вчерашнего дня вдруг стали мучить её воспоминания. Всё то, что, как она думала, давно похоронила на самом дне души, всплыло со всеми страшными подробностями.

Татар – или мунгалов – кто их разберёт, было немного. Так, небольшой отряд. Но для селения в несколько дворов оказалось больше чем достаточно.

Ничто не предвещало беды, потому и Софья не успела спрятаться с ребятишками в нарочно выкопанном для такого случая подполе.

Она как раз доставала из печи свежий хлеб, когда дверь распахнулась и в светелку ввалились нехристи. Дом Лозы первым привлек их внимание, изукрашенный деревянной резьбой, точно праздничный пряник.

– Карош, жинка, карош! – проговорил один из незваных гостей, хищно оглядывая её статную фигуру.

Софья успела оттолкнуть от себя цеплявшегося за её юбку младшенького сына и шепнуть старшему:

– Спрячьтесь в подпол!

Она сказала так, надеясь, что, пока её выволакивают во двор, о детях никто вспоминать не будет, и она сможет уберечь хоть их. Как бы все ни кончилось, думала она, дети смогут выбраться, а уж добрые люди их в беде не оставят.

Муж Даниил, как обычно, мастерил что-то в небольшой сараюшке подле избы и потому не сразу понял, что на подворье чужие. А когда выглянул наружу и всё увидел, схватил первое, что под руку попалось, вилы, да и кинулся на нехристей.

Успел-таки достать одного, да куда ему было против всех? Накинулись, стали саблями рубить. На мгновение Софью из внимания выпустили, и она успела дотянуться до упавших вил. Проткнула ими в аккурат того, который как раз собирался её мужу, как она думала, уже мертвому, голову саблей отрубить. Теперь, выходит, хоть Даниилу жизнь спасла.

Софью тут же ударили саблей в грудь, и уже угасающим сознанием она успела понять: подожгли их избу.

– Дети! – хотела крикнуть она. – Там же дети!

Но язык ей уже не повиновался.

Монголы пришли в дикую ярость оттого, что им сопротивлялись и спалили дотла всё их небольшое село. Мужчин убили сразу. Женщин – вначале изнасиловав.

Её тоже насиловали. Бесчувственную, истекающую кровью. Последний должен был добить уруску.

Почему он этого не сделал, теперь не узнаешь. То ли посчитал, что она, вся в крови, и так умрёт. То ли проникся уважением к самоотверженности, с какой она кинулась на защиту мужа… Сплюнул, подтянул штаны и пошел прочь к своему привязанному поодаль коню…

Но бог не дал ей тогда умереть. На счастье Софьи, в том лесу, близ которого притулилось их сельцо, двое монахов собирали лечебные травы.

Взметнувшиеся к небу столбы пламени и дыма привлекли их внимание, но когда божьи люди добрались до места, глазам их предстало лишь дымящееся пепелище. Позже стало известно, что несколько односельчан успели скрыться в лесу.

Монах Агапит потом рассказывал, что Софья застонала, когда он над нею склонился, и всё что-то пыталась ему сказать, но лишь беззвучно открывала рот. Она пыталась сказать, что в избе остались дети, но самой избы к тому времени всё равно уже не было.

Монахи наскоро соорудили носилки, положили на них раненую и отнесли к небольшому скиту, где оба жили.

Агапит занялся раной Софьи, а второй монах, помоложе, отправился в Лебедянь, чтобы предупредить горожан о нападении татар. Да чтоб прислали людей с лопатами похоронить погибших.

Когда сегодня у её избы спешилось несколько всадников, Прозора поняла, почему вдруг перед нею явились тени прошлого.

– Отчего люди не могут жить в мире? – спрашивала мужа Анастасия, прислушиваясь к ровному биению его сердца.

Теперь, когда она была на восьмом месяце беременности, Аваджи особо берег её, боясь навредить ребенку. Он сдерживал свое желание и шутил, что пусть только родит, а уж он своё возьмет.

Зато они стали друг с другом подолгу разговаривать.

– От того, что одни жадные, другие – бедные, а третьи – ленивые, – отвечал он.

Анастасия улыбнулась.

– У тебя, душа моя, на всё есть ответ. Уж не шутишь ли ты надо мной?

– Я сразу отвечаю от того, что в свое время и сам задавал себе те же вопросы.

– Жадных и бедных ещё можно понять, но ленивых…

– Это просто, голубка. Ленивый работать не хочет, а жить хочет не хуже других. Вот он садится на коня и едет отбирать то, что другие заработали тяжким трудом.

– А ты какой?

– Я – глупый.

– Зачем ты на себя наговариваешь?

– Это так и есть. Я нашёл тебя. Разве не стоит такая находка всех сокровищ мира? По-хорошему, надо сажать тебя на коня и ехать куда-нибудь подальше отсюда. Но нет, мне мало и этого. Я хочу продолжать грабить других, чтобы самому жить, не зная нужды.

Анастасия вздрогнула.

– Разве может быть счастливым грабитель?

– Правильно ты говоришь, Ана, бог меня за такое накажет.

– Не накликай беду! – она поднесла было руку ко лбу, чтобы сотворить крестное знамение, но в последний момент убрала и истово подумала про себя: "Спаси, Христос!"

Как Аваджи и предполагал, если хан ему Заиру и подарил, то старшей ханум за девушку пришлось заплатить. Впрочем, на удивление, немного. Потому Аваджи такая щедрость насторожила: Эталмас ничего не делала просто так. Но, с другой стороны, какой у неё мог быть интерес к бедному юз-баши? Разбогатеть-то он ещё только собирался!