сообщить Королю обо всех почестях, которыми царь захотел отличить меня. На следующий день другой дворянин пришел предупредить меня, чтобы завтра я был готов к аудиенции. Но, /Г8/ вместо аудиенции, он сообщил мне, что, так как Цари уезжали вместе в этот день на богомолье, то я не смогу увидеть их до возвращения. Узнав это, я тут же отправился к Голицыну, где был и Артамонович, спросивший у меня, как я нашел обед, посланный мне Царем. Я ответил им, что, к сожалению для меня, французские повара так избаловали мой вкус, что я не могу более оценить другой кухни, засвидетельствовав это тем, что уже давно соскучился по французскому рагу. Я пригласил их на следующий день к себе на угощение, что они и приняли, при условии, что там будут только их друзья, которых я попросил им позвать самим — датский комиссар[182] и некоторые другие[183] торговцы, к которым они обычно ходят пить, чтобы поберечь свое вино. Оба они казались столь довольными этим обедом, что послали несколько блюд своим женам и унесли с собой все сушеные фрукты, уверяя меня, что они никогда так вкусно /Г9/ не ели, и что я не могу рассчитывать на такой же прием у них. Три дня спустя после этого пиршеств Артамонович пригласил меня к себе пообедать и очень хорошо угостил. Вся еда состояла (из-за их поста, который начался накануне)[184] из рыбы с Каспийского моря и Волги, которую привозят в садках по этой реке вплоть до столицы. Чтобы оказать мне большую честь, он позвал свою жену[185] и представил ее мне; я приветствовал ее на французский манер. Она выпила за мое здоровье чарку водки и поднесла после такую же, чтобы я последовал ее примеру. Это единственная женщина в этой стране, которая не пользуется белилами и никогда не нарумянена, поэтому она достаточно хороша собой.

Князь Голицын должен был быть на этом угощении, но молодой Царь вызвал его утром, поэтому ограничились тем, что выпили за его здоровье и за других, так что дело кончилось лишь в полночь. Приглашены были те же, что и ко мне. Этот молодой господин очень умен, любит читать, хорошо говорит на латыни, очень любит новости о событиях в Европе и имеет /П12/ особую склонность к иностранцам. Я убеждал его изучать французский язык[186], уверяя его, что, будучи только 22 лет, он легко выучит его и сможет после этого полностью удовлетворить свой интерес к чтению, который у него есть, благо все современные и иностранные авторы переведены на этот язык. Он сын Артамона (После смерти этого монарха они оба были возвращены. Он имел несчастье, вернувшись из ссылки, видеть убийство своего отца во время восстания Хованского)* родом из Литвы, а мать его была шотландка. Он выучился латыни у поляка, которому позволено было ехать с ним и с его отцом в ссылку;[187] он был в опале при Федоре, у которого был первым министром.

Цари уже три дня как вернулись с богомолья, и я, так ничего и не узнав, послал узнать новости у молодого Голицына, который ответил, что Совет решил дать мне аудиенцию перед Крещением. В моей воле было остаться или уехать. Так как все было готово к моему отъезду, я был очень удивлен этой переменой. Но, узнав от датского комиссара, что Нарышкины, досадуя на то, что я им /П13/ ни разу не нанес визита, и завидуя пиршеству, которое я устроил для Голицына (я нарочно устроил его, чтобы доставить удовольствие Голицыну, когда ничто не свидетельствовало о его близкой немилости)*, чей фавор уже близился к концу, они изменили все решения, которых добился этот государь в мою пользу, чтобы опечалить этого князя. Я принял решение уехать тем более охотно, что я выполнил все тайные поручения, которые были мне даны.[188] Объявив это через моего пристава, я уехал два дня спустя после 16 декабря, чтобы вернуться в Польшу с тем же эскортом, что я имел по приезде. Я приехал 20-го рано утром в Смоленск и тотчас же запросто пошел приветствовать воеводу, который осыпал меня тысячью почестей, откуда я продолжил путь с тем же приставом, переводчиком и солдатами вплоть до Кадина (Casime), и оттуда вернулся через Вильну в Варшаву 3 января 1690 г. Причина этой спешки была в том, что зима является самым благоприятным временем для путешествий в Московии, так как в этой стране, самой низменной и, следовательно, самой заболоченной в Европе, летом можно сделать не более 4-5 лье в день, а иногда приходится валить лес и делать гати, /Г10/ чтобы переехать болота и маленькие ручейки, так как дороги в этой стране, из которых лишь немногие вымощены деревом на расстоянии в 10 или 12 лье в длину, плохо поддерживаются и часто непроходимы. Тогда как зимой путешествуют в санях, в которых лежишь как в кровати и которые одна лошадь легко и очень быстро везет по снегу, и на этой повозке и своих лошадях[189] едешь равно днем, как и ночью, 15 или 16 часов, и легко делаешь немецкое лье в час.

СОСТОЯНИЕ МОСКОВИИ С 1682 ПО 1687 гг. /Г11, П14/

После смерти царя Федора Алексеевича[190] (этот монарх был сыном царя Алексея Михайловича, он умер в возрасте 22 лет, не оставив детей. Иван и царевна Софья являются его единокровными братом и сестрой. Хотя Петр и является младшим и рожден от второго брака, он поначалу наследовал ему[191], но затем Иван[192] был избран, провозглашен и венчан на царство, как и он).* Стрельцы (род войска, сходный с янычарами в Порте), совершили столь великую[193] резню знатных господ, что если бы царевна Софья Алексеевна не вышла из царского дворца, чтобы утишить мятеж, и не явилась бы к ним, то продолжали бы нападать на невинных, словно на виновных, все более и более, чтобы затем грабить убитых.[194] Бояре, или сенаторы и патриарх также постарались, чтобы остановить кровопролитие, и, когда большая смута закончилась, Петр был венчан на царство к удовлетворению всей России. Этот монарх красив и хорошо сложен, а живость его ума позволяет надеяться в его правление на большие дела, если им будут хорошо руководить. Софья тогда не выражала радости, ибо ей больше нравилась бы корона на голове Ивана Алексеевича (этот монарх