постигалась наука с немым учителем. Последовало еще несколько советов жестами, которые он с трудом понял. А потом хозяин, не давая передыху показал уже на ложку, предлагая ее сдвинуть. Кальвадос долго и упорно пытался следовать полученным советам, пот тек с него так, как если бы тяжким физическим трудом занимался. И вот усилия не прошли даром. Нет, ложка не улетела в стену, и не сдвинулась ни на сантиметр, но дрогнула. Раз, другой, потом мелко-мелко задрожала и... и все. Парень разочарованно вздохнул. Но старик, напротив радостно улыбался и похлопал его по плечу.

— Что ж, дедушка, спасибо за учение. Правда, я другого результата ожидал, но ведь это только начало. Сам я как ни бился, а даже дрогнуть не мог заставить предмет.

Хозяин кивнул с ободряющей улыбкой и, видя, что гость вконец измотан жестами пояснил, что он может лечь спать на широкой лавке. Сам же подкинул еще немного дров и полез на печь. Зонтик, перекусив сушеными ягодами и разомлевши от тепла печи, полез обратно в карман Кальвадоса.

Положив под голову рюкзак с пожитками, а под лавку пояс со снаряжением и оружие, парень лег спать. В эту ночь в его снах, наконец, отсутствовали кошмары, он не ворочался и не вскрикивал. Кальвадосу снился дом, родители, сестра. Они сидели за обеденным столом, с грустью вспоминали пропавшего Николая, на глаза матери наворачивались слезы, но она тут же их вытирала и интересовалась, как прошел день у дочери, как ей понравилась поездка в Питер.

Кальвадос со стороны наблюдал за этой сценой и прислушивался, о чем они говорят. Он очень хотел войти в столовую, сказать: «А вот и я! Что у нас сегодня на обед?». Но возле него стоял с грустной улыбкой хозяин лесного дома и придерживал за рукав.

— А знаете, вот чую сердцем, что жив наш Коленька. — Сказала его мама. — Пусть, не получается найти, но думаю жив. И где б он ни оказался, очень надеюсь, что вспоминает нас. Не знаю, увидимся ли еще с ним, главное, чтоб был жив-здоров и счастлив. И я буду верить в это.

Борис Павлович взял жену за руку в молчаливом жесте поддержки, а дочь взяла ее за другую. Они продолжали сидеть за столом, каждый погруженный в свои мысли или воспоминания. Кальвадос неожиданно понял — это не совсем сон. Словно сновидение приоткрыло ему дверцу в его мир, в его дом, чтоб он имел возможность хотя бы так повидать родных. В комнату он не мог войти. И не только потому, что старик придерживал. Возникло ощущение что не время сейчас. Может, когда-нибудь потом, но не в этот момент. Пока он еще нужен здесь, в мире куда его случайно закинуло неведомыми силами. «Всему свое время и место», — так часто говорила мама, считая, что раз что-то произошло, значит так нужно и лучше воспользоваться этим.

Потом снилась бабушка. Он ей задавал немного глупые вопросы:

— Бабуль, а если у меня никого не станет, ни родителей, ни сестры, ни тебя? Как мне жить дальше без вас?

Старая женщина, поправляла платок, качала головой, мол, откуда такие мысли у внука, но все же отвечала:

— Мы все равно останемся с тобой в твоем сердце, в твоих мыслях. Пока ты помнишь о нас, мы живем. И ты живешь в наших сердцах. Не переживай, внучек, все будет хорошо. — И стало так тепло и спокойно от ее слов.

А потом снилась Земля. Такая красивая, такая далекая, но уже почему-то не совсем родная...

Вдруг он обнаружил себя сидящим на рыжем коне, так похожем на Фурма, и тот его понес по знакомым местам. Они менялись в непрерывном калейдоскопе и наступил момент, когда он их перестал узнавать. Но конь нес дальше и так быстро, что Кальвадос боялся спрыгнуть, как бы того не хотелось. Он обернулся назад, надеясь увидеть что-то знакомое и заметил, как позади скачут на лошадях другие силуэты. Присмотревшись, парень понял, что все лица знакомые: вон там отец, еще молодой как на фотографии что он видел в семейном фотоальбоме, только отслуживший в армии; вот и мать рядом с ним, в белом халате, будто только из своего докторского кабинета вышла; а вон Костик скачет, лучший друг, с которым проводили бесшабашное студенческое время и Лерка, первая любовь, подающая надежды в спортивном фехтовании на саблях...

Взглянув вновь вперед туда, где мелькали незнакомые пейзажи и города, Кальвадос понял, что уже не боится неизвестности, ведь он не один — вон какая толпа позади скачет!

Сон закрутил, завертел, убрал все тревожные мысли и чувства. Последнее что он помнил во сне — улыбающееся лицо бабушки, которое на глазах менялось и превратилось в улыбающееся лицо молчаливого старика, хозяина странной избы в лесу.

Глава 5

Проснулся Кальвадос ранним утром от холода. Очень сильно замерзли ноги, нос и уши. А руки он прятал в рукавах дублета. Каково же было его удивление, когда вместо деревянных стен избы вокруг возвышались лишь стволы деревьев, а вместо не очень-то и удобной лавки — куча желто-красных листьев, покрытых легким налетом изморози. Рюкзак так и лежал под головой, все остальные вещи — рядом возле лиственного ложа.

Избы, как и не бывало! Неужели вчерашние посиделки с молчаливым стариком просто привиделись от усталости и, заколебавшись бродить по лесу в потемках, он лег спать там, где остановился?

Ну, делать нечего, привиделось или нет, а мерзнуть нет желания. Вон аж пар при выдохе идет! Порывшись в вещах, и насобирав поблизости хвороста, Кальвадос развел небольшой костерок. Дерево, правда, за ночь немного отсырело и сейчас дымило, но лучше уж такой источник тепла, чем его отсутствие.

Надевая снятый на ночь