— Как зовут жену?

Я забыл имя своей жены и нескольких других членов семьи из-за постоянной депрессии, в которой я пребывал уже девять месяцев. Я понимал, что такой ответ их не устроит, поэтому назвал первое имя, пришедшее в голову.

— Зейнебу.

— На каких языках ты разговариваешь?

— Арабский, французский, немецкий.

— Sprechen Sie Deutsch?[17] — спросил мужчина-следователь, который помогал своей темнокожей коллеге, записывая все в блокнот.

— Bist du so-und-so?[18] — спросил я, произнеся немецкое имя, которое узнал в Афганистане. На бейдже парня было написано «Грэхем», он был шокирован, когда я произнес его настоящее имя. Темнокожая женщина смотрела на него в замешательстве.

— Кто рассказал тебе обо мне?

— Майкл из Баграма! — сказал я и объяснил, что в Баграме Майкл рассказал мне о нем на случай, если мне понадобится немецкий переводчик в Гуантанамо.

— Мы продолжим разговор на английском, но очень простом, — сказал он.

Коллега Майкла из ЦРУ с тех пор сторонился меня, пока не покинул Гуантанамо.

Я слушал допрос заключенного из Туниса.

— Ты учился в Афганистане?

— Нет.

— Ты же знаешь, что, если ты врешь нам, мы узнаем всю информацию из Туниса!

— Я не вру!

Медицинский осмотр продолжился. Темнокожая девушка-санитар, по ощущениям, взяла у меня тысячу миллилитров крови. Я думал, что потеряю сознание или умру. Давление было 110 на 50, очень низкое. Доктор немедленно дала мне какие-то маленькие красные таблетки. Еще меня сфотографировали. Меня раздражало, что на мою частную жизнь всячески посягают. Я был оставлен на милость кого-то, кому я не доверяю и кто мог быть очень жесток. Многие заключенные обычно улыбаются на камеру. Лично я никогда не улыбался и думаю, что в тот день, 5 августа 2002 года, никто из нас и не подумал улыбнуться.

После бесконечных процедур сопровождающие вывели меня из клиники. «Низко опусти голову!» На улице уже было темно, но я не знал точного времени. Погода была приятная. «Садись». Я просидел около получаса, после чего сопровождающие забрали меня, посадили в комнату и приковали к полу. Я не заметил этого, к тому же меня ни разу еще таким образом не приковывали. Я подумал, что эта комната станет моим новым домом.

В комнате были только несколько стульев и стол. Никаких признаков жизни. «Где все остальные заключенные?» — сказал я сам себе. Мне надоело ждать, и я решил выйти из комнаты, чтобы попробовать найти других заключенных, но как только я попытался встать, цепи жестко притянули меня обратно к полу. Только тогда я понял, что что-то не так. Как выяснилось, я находился в отделении для допросов в «Коричневом доме», месте с богатой историей.

Вдруг в комнату вошли три человека: пожилой человек, который говорил со мной ранее в клинике, агент ФБР, который представился Уильямом, и молодой человек из Марокко, который выполнял роль переводчика[19].

— Comment vous vous appelez?[20] — спросил Уильям с заметным акцентом.

— Je m'appelle…[21] — ответил я.

На этом французский Уильяма закончился. Следователи постоянно использовали эффект неожиданности.

Я мельком заметил часы на одном из парней. Было около часа ночи. В моем организме все перепуталось: я чувствовал себя очень бодрым, несмотря на то что не спал уже больше 48 часов. Следователи использовали эту слабость, чтобы ускорить допрос. Кроме того, мне не предложили ни еды, ни воды.

Уильям допрашивал меня, а марокканский парень хорошо переводил. У другого парня не было возможности задать вопрос, он просто записывал. На самом деле Уильям не удивил меня. Он задавал те же самые вопросы, на которые я отвечал беспрерывно уже три года. Он говорил на очень понятном английском, мне практически не нужен был переводчик. Он казался умным и опытным человеком. Когда наступила глубокая ночь, Уильям поблагодарил меня за сотрудничество.

— Я верю, что ты честен с нами, — сказал он. — В следующий раз мы развяжем тебя и принесем что-нибудь поесть. Мы не будем пытать тебя. И мы не экстрадируем тебя в другую страну.

Я был счастлив услышать эти слова от Уильяма. Как позже выяснилось, он либо обманывал меня, либо не был осведомлен о планах своего правительства.

Все трое вышли из комнаты и отправили ко мне сопровождающих, которые отвели меня в мою новую камеру. Она находилась в блоке «Оскар», предназначенном для изоляции[22]. Я был единственным среди всех 34 человек, кого выбрали для допроса. Внутри блока ничто не подавало признаков жизни, казалось, что я был там совсем один. Когда охранник оставил меня в холодильной камере, я начал сильно паниковать, особенно после того, как за мной закрыли большую металлическую дверь. Я пытался убедить себя, что это временно, что утром меня вернут к остальным заключенным. Я не могу оставаться здесь дольше, чем одну ночь! В действительности я провел в блоке «Оскар» целый месяц.