не отнимут, как и молодость со здоровьем. Спросят, почему назвал себя Несвицким? Так что-то переклинило в мозгах. Я асфиксию перенес… Что взять с болезного? Живем и радуемся…»

Назавтра машина с группой журналистов отвезла его на городское кладбище. На склоне прошлой жизни Николай не любил ходить на похороны, но тут пришлось. Неприятная картина. Разверстые могилы, гробы на постаментах, плачущие родственники. Он старался держаться в отдалении, рядом тусовался Гулый. С напарником Несвицкий поздоровался, но говорить они не стали — настроение не то. Наконец приехал генерал, и митинг начался. Он не затянулся. Выступили генерал и командир батальона ополченцев. Говорили кратко, но проникновенно — было видно, что не отбывают номер. Закончив, обошли родных погибших, пообщались с ними. Затем гробы заколотили, под музыку оркестра опустили в ямы и засыпали землей. Грохнул трехкратный залп из карабинов, и люди стали расходиться. И вот тут Несвицкого с напарником и взяли в оборот. К ним подошли командующий корпусом и командир батальона ополченцев.

— Спасибо вам за службу! — генерал пожал им руки. — Молодцы! Все бы так сражались. Вам, Николай Михайлович, особо, — он вперил взгляд в Несвицкого. — И за уничтоженных немецких диверсантов, и за работу в госпитале. Большую вы беду предотвратили. Я с удовольствием подписал представление на награждение вас и рядового Гулого орденами Святого Георгия Победоносца. Полагаю, что главнокомандующий не откажет.

— Благодарю, — сказал Несвицкий.

И тут вылезла Светлана. Она и оператор с камерой снимали церемонию и, когда начальство подошло к героям, немедленно присоединилась к ним.

— Николай Михайлович, — журналистка вытянула руку с микрофоном. — Что скажете, узнав о своем представлении к ордену Георгия?

Пафосных слов Несвицкий не любил, поэтому пожал плечами:

— Знаете, как в песне. Солдат в атаку шел не за наградой, но велика награды той цена, — процитировал он.

— Я не знаю этой песни, — удивилась журналистка.

— И я не слышал, — подключился генерал. — Так, может быть, споешь?

— Здесь? Сейчас? — удивился Николай.

— Почему б и нет? — ответил генерал. — Спой, сынок!

— Хорошо, — кивнул Несвицкий после заминки. Может, после этого отстанут?

Была война, но мы пришли живыми, Чтоб новой жизни сеять семена. Во имя павших и живых во имя: Фронтовики, наденьте ордена!..[3]

Эту песню они с друзьями любили в прошлой жизни. Собирались в День Победы, надевали пиджаки и кители с наградами, поднимали рюмки и, выпив, затягивали песню, посвященную другому поколению, но не растратившей своего значения и для последующих. Не очень-то их жаловали поначалу — офицеров, вернувшихся «из-за речки», и участников других конфликтов. С годами за праздничным столом друзей собиралось все меньше, наступил день, когда Несвицкий сел за него один. И тоже спел. Но если тогда его слабый, старческий голос звучал тихо и еле слышно, то сейчас, молодой и звонкий, взмыл над притихшим кладбищем. Люди, тянувшие к выходу, стали останавливаться и оборачиваться.

Мои друзья лежат в могилах братских. Нам не забыть родные имена. Во имя вдов и матерей солдатских, Фронтовики, наденьте ордена!

— Волхв, волхв поет, — прошелестело по толпе.

— Тот самый?

— Да!

Люди развернулись и окружили генерала и офицеров, слушавших певца.

Солдат в атаку шел не за награду, Но велика награды той цена. Во имя чести воинской и правды, Фронтовики,