Эта презрительная улыбка привела Рокова в совершенное бешенство. С залпом проклятий бросился он на беззащитного пленника и стал наносить ему кулаками удар за ударом в лицо, но и этого ему показалось мало, и он начал пинать Тарзана ногами в живот и грудь, лягаясь, словно взбесившаяся лошадь.

Задыхаясь от ярости, он поднял тяжелое копье и прицелился в могучее сердце Тарзана, но к нему подскочил предводитель и оттащил его от жертвы.

– Стой, белый человек! – закричал он. – Если ты лишишь нас этого пленника и нашей «пляски смерти», то ты сам попадешь на его место!

Эта угроза подействовала на Рокова, и он воздержался от дальнейших посягательств на пленника. Он встал в стороне и принялся осыпать своего врага ругательствами и насмешками. Он говорил Тарзану, что на предстоящем пиру съест его сердце. Он подробно со зловещими ужимками рисовал картину той жизни, которая ожидала сына Тарзана, и намекнул, что месть коснется и жены его, Джэн Клейтон.

– Вы думаете, что она живет у себя в Англии? – насмешливо спросил он. – Как вы глупы! Она находится теперь в руках у одной темной личности за тридевять земель от Лондона! Я не хотел говорить вам об этом раньше; но теперь, когда вас ждет смерть, – и какая смерть! – пусть известие о страданиях жены дополнит ваши последние мучения, пока последний удар копья не освободит вас навсегда и от них, и от самой жизни!

«Пляска смерти» между тем уже началась. Чернокожие людоеды закружились с диким воем в хороводе вокруг костров, и их вопли помешали Рокову продолжать нравственную пытку.

Пляшущие дикари, мерцающие огни костров, отблеск багрового пламени на раскрашенных телах – все закружилось в вихре вокруг несчастной жертвы у столба, и у Тарзана потемнело в глазах.

В его памяти воскресла такая же сцена, когда он спас д'Арно из подобного же ужасного положения в самый последний момент перед смертельным ударом. Кто может теперь освободить его? На всем свете нет никого, кто бы мог спасти его от мучений и смерти!

Но мысль, что он будет съеден этими дьяволами, не вызывала в нем чувства ужаса или отвращения. Всю свою жизнь он видел зверей джунглей, пожирающих мясо своей добычи, а потому и думы о предстоящем отвратительном надругательстве над его телом не увеличивали его страданий, как это случилось бы с обыкновенными белыми людьми.

Разве он сам не дрался из-за куска мяса какой-то отвратительной обезьяны в те давно минувшие дни, когда он победил злобного Тублата и приобрел уважение всех обезьян племени Керчака?

Танцующие приближались прыжками к Тарзану. Копья уже касались его тела, уже наносили первые мучительные уколы, предшествующие более серьезным поражениям. Пляшущие разгорячились, кровь возбудила их… Приближался конец «пляски смерти» и вместе с тем конец Тарзана.

И человек-обезьяна ждал и жаждал последнего удара, который прекратил бы его мучения…

Вдруг из таинственной тишины джунглей донесся пронзительный крик, так хорошо ему знакомый…

На минуту дикари остановились, и в наступившем молчании с губ крепко привязанного белого человека сорвался ответный крик, еще более зловещий и ужасный.

Прошло несколько минут. Чернокожие колебались, но, побуждаемые Роковым и предводителем, они вновь завыли и закричали, торопясь закончить пляску и заколоть жертву.

Но копья еще не успели коснуться Тарзана, как из хижины, в которой Тарзан был перед тем заключен, молниеносным прыжком выскочила темно-бурая пантера с зелеными горящими глазами. Еще мгновение – и Шита, верный друг Тарзана, стояла около своего господина и грозно, с неутомимой свирепостью рычала на всех окружающих.

И чернокожие, и белокожие окаменели на месте, объятые ужасом. Глаза всех были устремлены на дикого зверя; его белые клыки сверкали в блеске костров и гипнотизировали всех окружающих.

И только один Тарзан-обезьяна видел, как из темной внутренности хижины появились еще какие-то фигуры.

Джэн Клейтон видела из своей маленькой каюты на «Кинкэде», как ее мужа отвезли на зеленый берег острова Джунглей. А затем пароход поплыл далее.

Несколько дней никто не входил в ее каюту, кроме Свэна Андерсена, угрюмого и несловоохотливого повара. Она спросила его, как называется местность, где высадили ее мужа?

Швед, как всегда, ответил идиотской фразой:

– Я тумаю, ветер скоро туть сильно! Ничего больше она не могла от него добиться. Джэн решила, что это единственная английская фраза, которую знает повар, а потому больше его не расспрашивала.

Это не мешало ей, однако, всегда любезно встречать его и ласково благодарить за отвратительное кушанье, которое он ежедневно приносил ей в определенный час.

Дня через три после того, как Тарзан был высажен на необитаемый остров, «Кинкэд» бросил якорь в устье какой-то большой реки. Вскоре после этого в каюту Джэн вошел Роков.

– Ну-с, моя дорогая, мы приехали! – сказал он, бросая на нее гадкий взгляд. – Вам сейчас будет предоставлена свобода, и вы будете находиться в полной безопасности! Мне стало жаль вас, и я постараюсь улучшить ваше положение, как только могу. Ваш муж – грубое животное, вам это лучше знать, чем кому-либо другому, потому что вы сами нашли его голым в джунглях, таскающимся со своими товарищами-зверями! А я джентльмен не только по рождению, но и по воспитанию. Я предлагаю вам, дорогая Джэн, любовь настоящего культурного человека. В ваших отношениях к несчастной обезьяне, за которую вы вышли замуж только из какой-то прихоти, вам не хватало общения с утонченным культурным человек. Я люблю вас, Джэн! Достаточно сказать вам одно слово, и ни одна печаль не коснется вас. Даже ребенок вам будет возвращен немедленно.

У дверей каюты, снаружи, остановился Свэн Андерсен с обедом для леди Грейсток. Его голова на длинной жилистой шее была наклонена набок, близко сидящие друг к другу глаза были полузакрыты; его уши, казалось, приподнялись от напряженного внимания, а длинные рыжие усы повисли – он весь превратился в слух.

Выражение удивления на лице Джэн Клейтон сменилось гримасой отвращения. Она невольно вздрогнула.

– Я не удивилась бы, мистер Роков, – ответила она, – если бы вы даже силой постарались принудить меня подчиниться вашим желаниям, но я никогда не могла себе представить, что вы можете подумать, что я, жена лорда Грейстока, добровольно соглашусь на ваше предложение даже ради спасения своей жизни. Я вас всегда считала подлецом, мистер Роков, но до настоящего времени я не знала, что кроме этого вы – идиот!

Краска гнева залила бледное лицо Рокова, и он угрожающе приблизился к ней.

– Мы увидим, кто из нас идиот! – прошептал он. – Вот когда я подчиню вас своей воле и когда ваше американское упрямство будет вам стоить всего, что вам дорого, даже жизни вашего ребенка, тогда вы заговорите иначе! Клянусь мощами св. Петра, я вырежу сердце мальчишки перед вашими глазами, и тогда вы узнаете, что значит оскорблять Николая Рокова!