Шита, конечно, еще меньше понимала это, чем обезьяны. Тем не менее Тарзан не мог не удивляться тем качествам, которые она уже проявила. Нельзя было сомневаться в ее действительной привязанности к Тарзану. После того, как чернокожие были прогнаны, она бродила с удовлетворенным видом взад и вперед у столба, терлась своими боками о ноги обезьяны-человека и мурлыкала, как довольный котенок. Тарзан был уверен, что она по собственному побуждению привела обезьян для его спасения. Он с любовной гордостью убеждался, что его Шита была воистину настоящим сокровищем.

Отсутствие Мугамби немало беспокоило Тарзана. Он старался разузнать от Акута, что случилось с чернокожим? Были некоторые основания опасаться, что звери в его отсутствие напали на Мугамби и растерзали его. Но на все его расспросы Акут неизменно указывал молча назад, в том направлении, откуда они вышли из джунглей. И Тарзан терялся в догадках…

Всю ночь он провел по-прежнему, крепко привязанный к столбу. С рассветом он, к своей досаде, убедился, что его опасения оправдались: из джунглей показались голые черные фигуры, они осторожно подкрадывались к дереву. Чернокожие возвращались! Наступал день. Им теперь казалось уж не так страшно, как ночью, схватиться со стаей зверей, выгнавших их так позорно из деревни. Борьба могла кончиться для чернокожих успешно: их было много; у них были длинные копья и отравленные стрелы. Нужно было только постараться победить суеверный страх.

Спустя некоторое время, Тарзан заметил, что чернокожие стали действительно готовиться к нападению. Они собрались на полянке, как и вчера, раскрашенные, в перьях и украшениях, и начали дикий военный танец, потрясая своими копьями и испуская громкие боевые крики.

Тарзан знал, что эти предварительные маневры обычно продолжаются до тех пор, пока чернокожие не доведут себя до исступления; тогда, раздраженные, бешеные, они уже не боятся ничего и кидаются прямо на врага.

Он полагал, что при первом натиске они еще не прорвутся в деревню; их храбрость выдохнется, пока они добегут до ворот. Но вторая и третья попытки могут кончиться печально для Тарзана и его зверей! Действительно так и случилось! Взвинченные своей дикой пляской воины со страшным воем бросились сломя голову к деревне, но пробежали только до половины полянки: пронзительный, зловещий боевой клич человека-обезьяны привел их в такой ужас, что храбрость у них сразу выдохлась. Тогда они вернулись на прежнее место набираться нового запаса мужества. С полчаса они вновь завывали и скакали, чтобы поднять дух, а затем опять бросились дикой ордой на деревню.

На этот раз они подошли уже к воротам деревни, но потерпели новую неудачу. Шита и чудовищные обезьяны храбро кинулись на них и вторично отогнали их в джунгли. Снова начались пляски и дикие взвизгивания. Тарзан не сомневался, что на этот раз они уже войдут в деревню и закончат свое кровавое дело, которое горстью решительных белых людей было бы доведено до успешного конца. Его приводила в отчаяние мысль, что спасение его было так близко и в то же время так недоступно и только потому, что его бедные дикие друзья не могли догадаться освободить его от пут! Но он не осуждал их: они сделали для него все, что могли. Он знал также, что и они умрут с ним в бесплодной попытке его защитить.

Чернокожие готовились к последнему натиску. Несколько воинов вышли вперед и побуждали товарищей следовать за ними. Еще минута – и вся орда хлынет через ворота в деревню.

Тарзан думал в эти минуты о своем маленьком сыне. Он знал, что ребенок находится где-то здесь же, в этой дикой стране. Сердце отца разрывалось на части от тоски по любимому мальчику: он не может уже ни спасти его, ни облегчить мучения Джэн! О себе Тарзан не думал. Он считал себя уже погибшим. Эти минуты были последние в его жизни. Помощь пришла к нему слишком поздно и слишком неудачно. Никакой надежды на спасение больше уже не было.

Чернокожие в третий раз бросились на деревню. Тарзан мысленно прощался с жизнью. Отвернувшись от бегущей орды дикарей, он стал смотреть на своих обезьян: одна из них показалась ему какой-то странной. Взгляд ее был неподвижно устремлен в одну точку. Тарзан посмотрел в том же направлении, и вдруг все в нем просияло и расцвело: с облегченным сердцем увидел он дюжую фигуру Мугамби; черный гигант во весь дух бежал к нему.

Огромный чернокожий тяжело дышал от сильного утомления и нервного возбуждения. Собрав последние силы, он бросился к Тарзану и, когда первый из дикарей достиг ворот деревни, Мугамби мгновенно перерезал веревки, привязывавшие Тарзана к столбу.

На главной улице вокруг костров лежали тела дикарей, убитых зверями в ночной схватке. Тарзан взял у одного из убитых копье и толстую дубину и, разминая быстрыми движениями затекшие члены, приготовился к бою. И во главе рычащей команды он и Мугамби встретили хлынувших в деревню дикарей.

Долго и жестоко дрались противники, но в конце концов дикари все-таки потерпели поражение и были изгнаны из деревни. На их стороне было гораздо большая физическая сила, но при виде двух великанов, чернокожего и белого, сражающихся в обществе пантеры и чудовищных обезьян, их опять охватил панический суеверный ужас…

В руки Тарзана попал один пленник. Его оставили в живых, и от него обезьяна-человек пытался узнать, что произошло с Роковым и его командой и куда они исчезли. Он обещал пленнику свободу за точные сведения, и перепуганный чернокожий рассказал все, что знал относительно Рокова.

Рано поутру сегодня предводитель людоедов уговаривал белых вернуться в деревню, чтобы перебить ружейным огнем страшную звериную команду, но Роков выказал больше страха перед белым гигантом и его диковинными товарищами, чем сами чернокожие.

Он ни за что не соглашался вернуться в деревню. У него были совсем другие намерения: он собрал своих людей, поспешил с ними к реке, и там они утащили несколько спрятанных туземных челноков, спустили их в воду и быстро уплыли вверх по реке.

И Тарзану-обезьяне теперь приходилось снова пуститься на поиски своего сына и в погоню за его похитителем.

День за днем они шли по почти необитаемой стране, и в конце концов Тарзан узнал, к крайнему своему огорчению, что они идут по ложному пути. Это было для него большим ударом. Ему вообще не везло: его немногочисленная команда еще уменьшилась: три обезьяны из племени Акута погибли в последней схватке с чернокожими. Теперь, считая самого Акута, оставалось всего пять больших обезьян.

Сбившись с верного пути, Тарзан, конечно, не мог получить никаких сведений о тех трех белых, которые шли впереди Рокова. Кто были мужчина и женщина, он не мог ни от кого добиться, но что-то говорило ему, что ребенок был его сын, и мысль об этом заставляла его продолжать свои поиски. Он был уверен, что Роков гонится за этими тремя белыми, а потому, идя по следам Рокова, он мог добраться и до той второй партии и спасти сына от угрожающей ему опасности.

Убедившись в том, что он потерял след Рокова, Тарзан решил, что ничего другого не остается, как вернуться назад, к тому месту, откуда он начал поиски. Он так и сделал и вновь добрался до места своей прежней стоянки на берегу реки. Тарзан предполагал, что Роков пошел на север. Вероятно, и те белые, которые шли с ребенком, свернули с реки в этом направлении.