Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ледяные стены скользили мимо, подталкивая ее, но почти не задевая сознания. И только когда ее бесчувственные ноги коснулись дна, на краткий миг вокруг резко потемнело, а затем она упала, ударившись так сильно, что пришла в себя.
Она приземлилась на камни и некоторое время лежала там, где упала. Любопытно, но здесь казалось теплее, и свет был ярче. Наверное, каждый замерзающий перед тем как впасть в окончательное беспамятство представлял себе тепло и свет… Но и то, и другое не исчезали, так что она просто полежала, отогреваясь. Лишь минуту спустя она сообразила, что солнечный свет, обжигающий кожу, не был галлюцинацией, вызванной умирающим мозгом.
Тогда она открыла глаза. Перед ней тянулся знакомый двойной ряд сфинксов, стоявших вдоль аллеи с выщербленным каменным покрытием: Египет.
Шок быстро сменился волной облегчения. Она перевернулась на спину, посмотрела в яркое, пустое голубое небо и произнесла про себя: «я у Тебя в долгу. Не забуду».
Мина лежала до тех пор, пока, наконец, не почувствовала себя в силах встать и подумать, что делать дальше. До Нила было еще довольно далеко, между ними лежала пустыня. Однако, если повезет, она сможет добраться до деревушки на берегу реки уже к сумеркам. Она встала и, спотыкаясь, пошла по аллее. Когда она проходила мимо очередного присевшего на пьедестале сфинкса, ей в голову пришла идея: раз уж она в Египте, возможно, удастся найти Томаса Юнга. Он уже помогал ей раньше, а некоторая помощь ей сейчас очень не помешала бы.
Мысль о встрече с добрым доктором привела Вильгельмину в хорошее настроение — у нее не было такого со времени ухода из Дамаска. С этим настроением она начала подниматься на первый бархан. Тут же подступила жажда, но вид Нила вдалеке обещал сколько угодно воды. Действительно, вскоре после наступления сумерек, она выбралась на тропу, ведущую в деревню. Почти сразу она услышала позади свист и, обернувшись, увидела мужчину на тележке, запряженной ослами. Она улыбнулась и помахала рукой, но осталась стоять посреди дорожки.
— Салаам алейкум, — поприветствовала она человека, все еще улыбаясь.
Возница не ответил, окинул ее быстрым взглядом и хлестнул осла плеткой. Осел ускорил шаг, и повозка со скрипом проехала мимо, не останавливаясь. Вильгельмина вздохнула и продолжила идти, уже помедленнее. До деревни она добралась почти в темноте, последний свет на западе давно померк, а во рту у нее пересохло так, что даже сплюнуть было нечем. Она направилась прямо к колодцу на деревенской площади, сняла крышку с колодца и наполнила тыкву, привязанную к краю. К ней подошли трое мужчин, а большая часть деревенских собак и детей и так была здесь. Она произнесла слова приветствия и, поднеся тыкву к губам, наконец-то напилась. Пришлось выпить и вторую тыкву. Мужчины наблюдали за ней, негромко переговариваясь между собой, а дети, воодушевленные присутствием старших, придвинулись поближе, чтобы потрогать пришелицу. Утолив жажду, она вылила воду из ведра обратно в колодец и накрыла кожаной крышкой, потом сложила руки, поклонилась мужчинам и сказала: «Шукран».
Затем в сопровождении четырех или пяти драных деревенских собак направилась к реке. Голод и усталость заставили ее некоторое время посидеть на берегу, а потом она все же решила отправиться на поиски еды. Каменные ступени вели к самой воде. Сняв ботинки, она села на нижнюю ступеньку и опустила ноги в воду. Сумерки сгущались, глубокое египетское небо стало совсем темным. Появились летучие мыши, они носились над самой водой и ловили насекомых. Ветерок доносил аромат жасмина и запах специй — кориандра, тмина и чеснока. Чувство глубокой благодарности и удовлетворения снизошло на нее, наверняка оно исходило от вечной реки.
Из задумчивости Вильгельмину вывели звуки музыки.
— Радио? — подумала она, и только потом вспомнила, что в деревне нет электричества, а значит, нет и радио. А что тогда? Патефон? Маловероятно. Однако музыка становилась все громче. Мина осмотрелась в поисках источника звука. Как ни странно, в окнах некоторых домов на площади горел свет — и не тот тусклый, мерцающий свет масляных ламп, свечей и фонарей, к которым она привыкла в этом месте.
Решив разобраться в этой загадке, она надела ботинки, встала и, обернувшись, увидела огни на реке — много больших огней. Более того, музыка неслась именно с реки. Когда огни приблизились, она поняла, что идет большая лодка, а музыка звучит у нее на борту.
Лодка приближалась медленно, пока не заполнила всю реку. Вильгельмина, открыв рот, смотрела, как мимо величественно проплывает огромный речной круизный лайнер размером с небольшой отель. У поручней стояли люди в вечерних костюмах, некоторые с коктейлями в руках; проплывая мимо, они махали ей руками.
«Мина, это не тот Египет», — сказала она себе, прочитав надпись на борту судна: «Suntours Nile Cruises». Надежды найти Томаса Юнга рушились. «Девочка, тебе придется возвращаться и все начинать сначала».
ГЛАВА 11, в которой Вильгельмина замыкает космическую петлю
Смахнув пыль, поднятую ветром ее прибытия, Вильгельмина посмотрела вдоль Аллеи Сфинксов. Она устала, но перспектива провести ночь в одиночестве в пустыне ее вполне устраивала. Если не будет шакалов, ничего с ней не случится. Она повесила на плечо простую холщовую сумку и направилась к уже знакомым холмам.
— Опять в ущелье, — вздохнула она и глотнула воды из бурдюка, висевшего на ремне через плечо.
Для того, чтобы вернуться в Египет, надо было опять пройти через Черную Хмарь. Заодно Вильгельмина запаслась провизией. По крайней мере, на этот раз у нее на хвосте не было берлименов, изрядно осложнявших жизнь.
Солнце уже село, когда она достигла начала тропы. Еще издали она заметила укромную лощинку и решила утроиться в ней на ночлег. Закат сменился прозрачными пустынными сумерками. Мина добралась до расщелины, поворошила камни, разгоняя возможных скорпионов, сняла рюкзак, из свертка с едой отделила малую часть на ужин. В рюкзаке лежала синяя пашмина {Пашмина — тонкая, мягкая, тёплая ткань из пуха кашмирских горных коз, или как их ещё называют «кашемировых» коз. Это 100 % кашемир высшего качества (кашемиром его называют в европейских странах, в азиатских — пашмина).}, которая служила ей одеялом; ночь в пустыне, как обычно, предполагалась прохладной, но ее каменный уголок долго будет
