Это письмо застало меня за чтением «Филморской повести», написанной П. П. Балакшиным: «Двадцать лет со дня прибытия в Сан-Франциско! Как много лет в одном и том же доме, в той же комнате, с теми же соседями, узнавая их ночью по шагам в коридоре, по скрежету зубов и бормотанью в пьяном угаре. Куда ушли эти годы и что было сделано хорошего стоящего за это время, что достигнуто?! Как преуспели многие, как хорошо "вышли в люди" Мария Маркова, Ребиков, "человек с фанерой", "ребята с кожевенного"!

— Что меня мучает, — спрашивал себя Акимов, — откуда это досада, жалость к чему-то потерянному? То, что сносят филморские арки? Что улица станет не той, как не той стала большая часть жизни, сросшейся с ней?..

В этот ранний час, омытая ночным туманом и освеженная ветром с Тихого океана, улица Филмор с ее готическими арками напоминает собор до первой мессы. Бледная полоса отделяет темное небо от берклийских холмов за другой стороной залива. Первый трамвай вытекает из трамвайного сарая, тревожа сонную тишину грохотом колес…»

Молоканская «Русская гора», или часть «одноэтажной Америки»

Одна из самых первых русских общин Сан-Франциско появилась в начале XX века на горе Потреро (Potrero Hill) или Скотч-Хилл, которая вскоре стала известна также как Русская гора. Там поселились молокане, приехавшие с Гавайских островов и из Лос-Анджелеса после 1906 г. «На склоне голой горы приютилось с дюжину палаток и небольших хаток. Хатки эти были сбиты из самого разного материала. В промежутках между этими домиками стояли самые простые уборные, как в русских деревнях — ямы, обведенные с четырех сторон досками. Кое-где были выстроены печки для выпекания хлеба. Один водопроводный кран обслуживал весь поселок. Не было ни газа, ни электричества, ни улиц, ни канализации. Но… пахло русским борщом и свежевыпеченным хлебом».[25] Эта деревня находилась в районе улицы Род-Айленд (Rhode Island), около 18-й улицы. В то время власти не препятствовали самостоятельному заселению, так как после землетрясения 1906 г. жилья не хватало, а рабочие руки были очень нужны. Молоканское поселение отличалось большими семьями, которые жили исключительно дружно, и взаимопомощью. Если кто-то хотел выписать родственников из России, то деньги собирали по всей Русской горе. В воскресенье устраивались общие религиозные собрания.

Молокане были заняты в основном на тяжелых физических работах: на строительных площадках, в порту, доках. Они жили очень замкнуто и совершенно не принимали участия в общественно-политической жизни. Они даже не подозревали о необходимости регистрировать браки и рождения детей, из-за чего впоследствии происходили недоразумения. Но сами они вызывали повышенный интерес. Власти организовали для русских большую школу с двумя учителями, она размещалась на углу Теннеси-стрит и 22-й улицы. Сначала в нее ходило много учеников, но постепенно их становилось все меньше и меньше — русские учились всему, в том числе и английскому языку, очень быстро и, освоившись с новым языком, бросали обучение и находили работу. Была организована для молокан и английская школа, которая размещалась недалеко от Оливетской пресвитерианской церкви (Olivet Presbyterian Church). При ней имелся хороший спортивный зал, работала вечерняя школа.

Постепенно деревня разрасталась, и после 1909–1910 гг. русские стали покупать или строить добротные дома на улицах Род-Айленд и Де Харо. На Русскую гору зачастили чиновники и агенты, которые уговаривали молокан обустроить свой район: подвести газ, электричество и прочие услуги, но те отнекивались, продолжая вести привычный образ жизни. В конце концов, терпение властей кончилось, и жителей деревни обязали сделать все работы за свой счет. Но и после этого у многих остались парные бани.

Жизнь молокан была очень трудной из-за плохого знания английского языка и местных условий, нежелания отказываться от старых традиций и следовать требованиям властей. Генеральный консул России в Сан-Франциско, решив им помочь, обратился к Приамурскому генерал-губернатору В. Е. Флуту: «Будучи с ними в довольно частых сношениях, я пришел к заключению, что молокане составляют очень хороший элемент, и очень жаль, что Россия лишилась этого элемента. Придя к такому заключению, я стал, с одной стороны, прилагать самые осторожные старания, чтобы навести молокан на мысль об обратном переселении в Россию, а с другой стороны, старался разъяснить нашим властям истинное положение вопроса с целью заручиться их содействием к обратному переселению молокан в Россию».[26] Начало Первой мировой войны помешало осуществить этот проект. Тогда многие молокане уехали в Аризону, где купили землю и стали заниматься хлопководством. По окончании войны, когда цены на хлопок упали, они вернулись в Сан-Франциско.

Большое участие в жизни молокан на Русской горе принимала и баптистская община, устраивая курсы английского языка, организуя благотворительные сборы и пр. В основном молоканам были чужды религиозные трения, хотя миссионер В. Демидов, приехавший из Китая, и пытался вернуть их к православию.

После массового приезда эмигрантов с Дальнего Востока жизнь обитателей Русской горы претерпела изменения. Молокане стали приглашать в свои школы русских преподавателей, а молоканская молодежь с удовольствием принимала участие в развлекательных мероприятиях. По предложению Е. Н. Глазгова в 1922 г. построили Местный дом (Neighborhood House), в котором проходили собрания, благотворительные мероприятия, работали вечерние курсы английского и русского языков, имелся небольшой спортзал, открытый в доме № 841 по ул. Каролины (Carolina). После окончания Гражданской войны некоторая часть молокан решила репатриироваться в Россию, где они получили участок земли. С собой они повезли сельскохозяйственные машины. Но большая часть молокан, несмотря на ассимиляцию и демографические изменения, оставалась жить на прежнем месте. К 1942 г. на восьми участках этого района проживали около четырех тысяч русских.

Во время Второй мировой войны молокане развернули большую благотворительную деятельность, создав Молоканское общество помощи Русскому народу (председатель В. П. Шубин). В нем регулярно проводили сбор средств, организовывали благотворительные вечера и обеды. Большое число молодых молокан отправились в армию, на военной службе также были сотни молодых людей из общин прыгунов, баптистов и пятидесятников. Протокольный секретарь молоканской общины Т. Хозин писал: «Мы можем гордиться нашими детьми, что в тяжелый и решительный час борьбы Америки и ее союзников они доблестно сражаются за честь американского флага и оружия».[27]