В связи с этим я позавтракал в особо повышенном настроении, а после отправился на обычное место, захватив этюдник и сумку с покрывалом и полотенцем. У озера, расстелив покрывало и установив этюдник, посмотрел на часы. Оказалось, что я пришел раньше обычного, в половине восьмого. Что ж, подумал я, больше сделаю.

Начав работу, довольно скоро заметил: в связи с понедельником на территории «Рыболова Сенежья» наблюдается оживление. Отдыхающие спешили на работу, из ворот то и дело выезжали машины.

Вскоре база опустела, осталась лишь бесстрастно сидящая на причале собака. Сторож, тщательно заперев лодки, а также двери домиков и ворота, уехал с последней машиной.

Часа два после этого я работал в полном одиночестве, пока не услышал чуть поодаль шум мотора. Оглянулся. Золотистая девятка, выкатив из-за камышей, резко затормозила около меня.

Сашка, выключив мотор, подмигнул:

– Привет. Как ты здесь?

– Нормально. – Я и в самом деле чувствовал себя нормально.

– Не скучаешь?

– Да нет. Видишь, тружусь.

– Что-то тихо. – Сашка оглянулся. – Где весь народ.

– Уехал. Понедельник же.

– Отдыхающие понятно, а персонал?

– Сторож тоже свалил с отдыхающими.

– И заведующий?

– Заведующий в отпуске.

– Вижу, ты в курсе всех дел.

– Стараюсь.

– Как вообще с той ночевкой?

– Нормально.

– А подробней?

– Спал, как суслик. Утром повыяснял отношения со сторожем. Попытался всучить десятку, он отказался. После этого собрал манатки и ушел.

– Собака не обижала?

– Да нет. Ты прав, собака здесь вполне мирная.

– Тогда собирайся. Времени в обрез, я ведь с работы. Прихватим то, что осталось на даче, и в Москву.

Сзади раздалось угрожающее рычание. Я оглянулся. По другую сторону от ограды, заливаясь лаем, прямо на меня со всей силы бросилась уже знакомая мне собака. Отброшенный назад стальной сеткой, пес снова кинулся в мою сторону. Интересно, подумал я, что это с ним? Ведь я всего-навсего хочу убрать этюдник, свой собственный этюдник. Присев на передние лапы и подняв шерсть на загривке, пес продолжал рычать. Вот снова бросился на сетку.

Я стал уговаривать:

– Дик, ты что? Это же мой этюдник! Ну? Тебя же никто не трогает. Да перестань ты. Дик! Ну?

Уговоры не действовали, Дик продолжал злобно рычать и бросаться на сеть.

Я посмотрел на Сашку:

– Что с ним?

Он пожал плечами:

– Не обращай внимания. Не хватало нам еще псом заниматься. Забрасывай все в тачку и поехали.

Сложив вещи на заднее сиденье, я сел вперед. Под непрекращающийся злобный лай захлопнул дверцу. Сашка дал задний ход, развернулся. Через три минуты он затормозил у ворот своей дачи.

– Переодевайся, не забудь захватить шмотки. И назад. Давай, я выходить не буду.

На даче я надел свою рубашку, джинсы, кроссовки. Проверил: в сумке ли бритва, зубная щетка, документы. Вернулся в машину.

– Ничего не забыл? – Сашка включил мотор. – Документы, ключи от дома?

– Все взял.

– Ключи от машины?

– Со мной, не волнуйся. Поехали.

Сашка не спеша выехал на ведущую к Ленинградскому шоссе грунтовую дорогу. Минут через десять, попетляв среди дач и пригородов, мы выехали на магистраль. Доведя скорость до ста двадцати, Сашка сказал:

– Я отсидел свое в Москве, ты на даче. А это значит – все, конец эпопеи. Даже если что-то случится и в дело вступит милиция, придраться к нам будет невозможно. У нас абсолютное алиби. Для всех. Понимаешь?

– Мне что, кричать «ура»?

– В принципе, можешь и крикнуть. Кстати, я только что звонил Вере – она купила картину. Просила сразу же заехать за деньгами.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Причем дала очень неплохо, я даже сам не ожидал. Пятнадцать штук.

– Пятнадцать штук за мою картину? Пятнадцать тысяч?

– Именно.

– Шутка?

Сашка потрепал меня по плечу.

– Серега, разве такими вещами шутят? Вера предложила за твою картину пятнадцать тысяч. И попросилa поскорей заехать за деньгами, она уезжает. Что молчишь?

– Я в жизни не видел таких денег. Сразу.

– Теперь увидишь. Собственно, что тебя удивляет? Она ведь уже платила пятнадцать тысяч.

– Не она, а ее любовник. Причем платила за троих. И за три картины.

– А теперь столько же за одну. Но ты же знаешь: со временем цены на произведения искусства поднимаются. Это ведь закон.

– Кончай издеваться.

– Я не издеваюсь. Да и вообще, разговор окончен. Все – сделка состоялась.

Вглядываясь вперед, я обдумывал услышанное. Честно говоря, я не был готов к такой сумме.

– Что, я в самом деле могу сегодня же взять эти деньги?

– Не можешь, а должен. Вечером она уезжает.

– Как же это сделать?

– Очень просто. Я отвезу тебя домой. Оттуда на своей машине поедешь к Вере. Запомни адрес: Комсомольский проспект, шестьдесят четыре, квартира сто двенадцать. Шестой этаж, кода нет. Зайдешь, и она без звука отдаст бабки. Адрес запомнил? Или ты и раньше его знал?

– Нет, раньше не знал. Комсомольский, шестьдесят четыре, сто двенадцать?

– Правильно. Только перед тем, как подняться, позвони из автомата. Она ведь ночная птица. Мало ли, поднимешься, а она вдруг не одета.

– Ладно.

– Серега, если без меня не было бы продажи, без тебя не было бы нашей общей свободы.

– Какой еще свободы?

– Простой. От Вадима Павловича.

Я попытался вспомнить, кто же такой Вадим Павлович. Наконец выплыло: человек, пытавшийся «взять калым». Выдавил:

– А-а… от Вадима Павловича. Понял. Что, он теперь отпал?

– Пока не знаю. Во всяком случае, его просьбу мы выполнили. Ну, а там… Поживем – увидим.

Сашка замолчал, я тоже не лез в разговор. Мне нужно было для себя соединить никак пока несоединяемое. Допустим, я сегодня действительно получу эти пятнадцать тысяч. Получу за что? За картину? Или за услугу, которую оказал Вадиму Павловичу по Сашкиной просьбе? Бездарностью себя я не считаю. Но не считаю себя и гением. Обычный крепкий художник, только и всего. И знаю – тот портрет пятнадцать тысяч не стоит. Но я знаю и другое – ни у одного произведения искусства нет реальной рыночной цены. За картину платят столько, сколько хотят платить. Со мною же вообще особый случай: я умею рисовать, но профан во всем, что касается сбыта собственных произведений. Без Сашки я сейчас наверняка умирал бы с голода. И уж во всяком случае не имел бы того, что имею. Конечно, приятней было бы получить эти пятнадцать тысяч именно за картину. А не за услугу. Но если я получил их за услугу, пусть так и будет. Придумывать себе иллюзии я не собираюсь.