– Э-гей!.. – это я робко разрушаю оцепеневшую тишину. Я жду какого-то подвоха со стороны этой зловещей тишины и, вероятно, поэтому осторожничаю. Чужой монастырь, как известно, дело не шуточное. Уверенность вселяется в меня, как только удается учуять запах… О, радость! Я чую запах навоза. Так пахнет Семен. Всякие сомнения оставляют меня, и я смело взлетаю по деревянным ступенькам на крылечко. Тук-тук… Тишина. Я дергаю ручку, дверь поддается.

– Кто есть?

Тишина.

Изнутри веет прохладой и нежным ароматом. Я не вхожу. Вдруг, я думаю, это ловушка. Но кому может прийти в голову меня ловить? Скорее всего, в доме никого нет.

– Есть кто-нибудь? – смело ору я и приоткрываю дверь. Спрыгиваю с крылечка и направляюсь в сторону барака. И вот преследующий меня запах уже просто бьет в ноздри. Хочется фыркнуть, я чихаю. Деревянная стена – прекрасная работа, свежий тес, острые, блестящие срезы сучков… работа мастера. По всей видимости, это конюшня, совсем новая, хотя цоколь из валунов успел обрасти ярко-зеленым мхом. Какие красивые спилы бревен на углу! И эти спилы, и этот мох, срезы сучков и зеленая стена леса, трава и этот запах, эта ясная ширь поляны… Может быть, это и есть та красота, которой предрекалось спасать мир? Но этот мир и не требует спасения. Да и не от кого спасать – никто не угрожает войной.

Я осторожно выглядываю из-за угла и вижу Семена. Метрах в пяти от конюшни он сидит на лошади, гордо откинув свою большую черную голову назад, выпятив грудь, руки согнуты в локтях, прямая спина…

Кентавр!

Какое величественное единство: человек – конь – земля!

Словно жалкий фискал, выслеживающий свою жертву, я наблюдаю за Семеном из-за угла, любуясь им. Как нужна ему в жизни эта пегая грация! Я это почувствовал сразу, едва только увидел их, слитых воедино. Я видел, как он возрос с нею, ожил, как твердо чувствует землю под ногами. Ему не нужна никакая опора, и нет нужды прибегать к помощи какой-то деревяшки, вечного поводыря, что ни шаг требующего земную милостыню. Прочь, дешевая подпорка! А как свободен и стремителен полет рук, властвующий поводьями! Конь упрямится, но сладкой власти крепких рук вполне достаточно, чтобы укротить строптивого упрямца. Я вижу, как гордо гарцует конь, подчиняясь неуловимым движениям крепкого тела седока, как упрямо вскинута голова лошади, вздрагивает блестками вычесанная, льющаяся нежной седой россыпью грива, как напряжен крутой круп, увенчанный роскошным фонтаном пышного хвоста. Как прекрасен этот трепетный восторг воплощенной грации!

Я слышу недовольный голос Семена, властно-требовательный, жаждущий подчинения. Разве Семен такой уж властолюбец? Конь и не думает сдаваться. Не тут-то было! Упорствует, фыркает, бьет копытом. У него тоже есть свой характер, он не какой-то там послушный раб. Может быть, конь чует меня и я являюсь причиной его беспокойства? Вот он снова косит свой большой лиловый глаз в мою сторону, а Семен поворачивает голову. Я обнаружен? Солнце слепит Семену глаза, он щурится и делает козырек из ладони. Я обнаружен. Распознав меня, Семен тотчас теряет ко мне всякий интерес, и ничего не остается, как выйти из укрытия.

– Здравствуйте, Семен.

Семен похлопывает коня по крупу.

– Какого черта! Что-нибудь нужно?

Он произносит это не повышая голоса, не поворачивая головы в мою сторону. Хорошо же меня встречают, думаю я, и подхожу ближе.

– Терпеть не могу шпионских штучек. Какого дьявола вы следите за мной, вынюхиваете, топчетесь за углом?..

Семен резко дергает поводья, и конь вздымается на дыбы.

– Тихо, Сатир, спокойно…

Страх одолевает меня: вот Семен даст сейчас волю поводьям, подхлестнет своего Сатира, что тогда? Я отступаю за угол и стою в нерешительности. Поза мокнущего под дождем. Какое яркое недружелюбие хозяина! Семен успокаивает коня, похлопывая его по шее, наклоняется и что-то шепчет Сатиру на ухо, нежно гладя морду, теребя ухо.

– Идите в дом, – негромко произносит он, не глядя на меня, – я скоро приду.

В дом я не иду, усаживаюсь на скамейку у стены и наблюдаю за Семеном, который все еще сидит, наклонившись вперед, и, кажется, уговаривает коня успокоиться. Затем, похлопывая по шее, легонько бьет голенищем сапога по боку, мол, вперед, и строптивый Сатир послушно идет. Сначала рысью, затем галопом по большому кругу. Бородатый Семен больше похож на цыгана, но впечатление это рассеивается, как только лошадь переходит на шаг. Понимаешь, что так сидеть в седле может только тот, кто учился верховой езде. На Семене зеленое галифе и белая косоворотка, так оттеняющая черную голову.

Ну что ж, я рад видеть Семена еще и в роли наездника. Где теперь увидишь такое – укрощение строптивого Сатира? За всю свою жизнь я ни разу не сидел в седле. И вряд ли уже взберусь на лошадь. Да и к чему мне это? Меня очень забавляет то, что Семен, как ребенок, напускает на себя важный вид, гордясь такой красивой, большой, сильной, живой игрушкой – пегим Сатиром. Эта гордость видна и во взгляде, и в том, как он держит голову, и в его понуканиях густым басом, и даже в проявлении недовольства.

Вообще мы только и занимаемся тем, что стараемся выставить напоказ свое превосходство, обладание какой-то редкостью, скажем, маркой, ружьем или фокстерьером. Мы просто больны, когда кто-то не завидует нам, и прилагаем всяческие усилия, чтобы преодолеть очередную ступеньку на лестнице успеха. Мы делаем деньги, чтобы приобрести что-то такое, такое… Нам нужно произвести впечатление, быть первым, вызывать восхищение и завистливые взгляды людей, которые нам совсем не симпатичны. Не симпатичны?! Да мы их просто презираем. Но как мы нуждаемся в этом презрении! Нам нужно быть гениями, наполеонами, вождями… Какое убожество! Ведь рано или поздно приходит прозрение, мы становимся мудрыми, щедрыми и всю зарплату тратим на цветы…

Но разве Семен такой уж честолюбец? Ведь это я приписываю ему свои качества. Не припоминаю случая, чтобы он позволил себе хоть раз обнаружить свое превосходство. Даже разного рода поучения насчет писательства не были для меня назидательными. Он скорее советовался, чем учил. Бог мой! Как он легко спрыгивает с коня. Какой же он хромой? Вот он сейчас возьмет Сатира под уздцы и пойдет крепким шагом…

Не пойдет! Хромые не ходят крепким шагом.

Почему я так рад этому? Я бесконечно счастлив, когда думаю, что он будет искать свою палку. Да вот же она стоит у плетня. А Семен стоит рядом с конем, будто не в силах с ним расстаться. О чем он думает? Я с жадным нетерпением жду этого первого шага.

Неужели не захромает, не припадет к земле, не станет ниже, сутулее? Неужто все это время он притворялся? Я даже затаил дыхание, жду. Ну иди же, иди!

И Семен делает этот первый шаг. Просто проваливается, будто ступил в яму.

Хромой!

Я так рад этому. Я ненавижу себя и бесконечно счастлив. Мои здоровые, толстые ноги – вот мой козырь. Это мое превосходство над Семеном. А есть ли еще? Наверняка есть, но я не даю себе труда отвечать на этот вопрос. Семен подходит и присаживается рядом.