— За что? Вы можете меня штрафануть рублей на пятьдесят и только.

— Я тебя за тунеядство могу посадить!

— Напугали! Мне тюрьма сейчас как спасение, коли убить кто-то надумал. Вы же не думаете, что убийца остановится на первой неудаче? — расстроенный Маза открыл бутылку шампанского и жадно приложился к зеленому горлышку. — Уж лучше быть тунеядцем, чем вкалывать за 30 копеек в день, как раб на галерах. Мне же игра дает свободу, вот что самое главное, а деньги — тьфу, бумажки, которые сегодня есть, а завтра нет.

— Главное, чтобы эту свободу ты не отнимал у других, когда долги выбиваешь. Ладно, заболтался я с тобой. Сиди пока дома, никуда не высовывайся, будет какая-то новая информация — звони, вот тебе мой номер. И закусывай хоть иногда, Мазовецкий-младший!

25

Поданный Морозову список телефонных абонентов от неповоротливого отпрыска министерского начальника Смирнова решительно отличался от списка Латышева лаконичностью и скудостью. Номера вызываемых абонентов потерпевшего Мазовецкого в основном были из числа администраторов гостиниц, ресторанов, диспетчеров таксопарков, вокзалов и прочей справочной информации.

— Шифруется, картежник, соблюдает конспирацию, из телефонных автоматов звонит, — предположил Латышев, сидя на очередном совещании у начальника оперативно-следственной группы Морозова.

— Поступим так: Смирнов, свяжись с Минским аэропортом и вокзалом и выясни по списку Латышева, когда к нам прилетали или приезжали эти заезжие гастролеры из Москвы, Ленинграда, Одессы, Петропавловска-Камчатского и Ростова-на-Дону. — А ты, Латышев, по местным адресам.

— Есть!

Первым в списке искомых местных фигурантов значился адрес Фурмана. Неказистую, утопающую в зелени деревянную постройку за высоким забором Латышев отыскал не сразу. Несколько раз поднимался на пригорок извилистой улочки, но заметил одноэтажный дом лишь остановившись покурить у разросшегося куста сирени. Латышев постучался в фигурную кованую калитку, но вскоре понял, что в стареньком доме с резными наличниками никого нет. Перелез через забор, заглянул в окошко и тут услышал окрик из соседнего двора:

— И чего вы там забыли? Нету их, уехали.

— Давно? — Латышев подошел поближе к соседскому забору, за которым коренастая женщина в белом платке развешивала постельное белье. — Давно, говорю, уехали?

— Так с месяц уже поди.

— Куда, не знаете?

— Понятия не имею. Собрались как-то внезапно, словно удирали от погони.

— А дети?

— А что дети? Вместе с ними, и я говорю мужу: куда это они намылились, не дождавшись конца учебного года?

— В какой, говорите, школе дети учились?

— Так ведь на соседней улице, в третьей школе, мой сын с их Аркашей в одном классе учился. Так, говорит, даже документы из школы не забрали… Он ведь, Евгений Абрамович этот, — торгаш, на базе продовольственной работал, накрал, поди, вот и сбежал от тюрьмы, окаянный…

— Спасибо вам! Пойду я!

— Вы часом не из милиции?

— С чего вы взяли?

— Так похож больно: и костюмчик серенький, и взгляд пронзительный, цепкий, да и выискиваете что-то… Вот я и решила, а что, не права?

— Да нет, как раз в точку…

— Товарищ милиционер, у меня третьего дня козу украли, помогите, а?

— Чем же я вам помогу, это надо к участковому обратиться с заявлением.

— Так я была у него, только он не телится, на кой ему мою козу искать, ему, видите ли, убийство раскрывать нужно. А кто ж мою козу искать будет?

— Так и мне, голубушка, тоже надо убийство раскрывать…

— Ой, мамочки, неужели Фурман этот убивец?

— Нет, что вы, не пугайтесь так! Спасибо, я пойду.

— Может, все-таки козу мою поищете? Уж больно много молока давала… Жалко Анфиску…

— Я зайду к участковому, потолкую с ним.

— Вот спасибо! Уважил бедную женщину!

Латышев по дороге в контору заглянул на соседнюю улицу в третью школу, в которой еще совсем недавно учились дети Фурмана, и узнал у директора, что, действительно, семья неожиданно куда-то уехала, не удосужившись забрать документы, ограничившись лишь уведомительным телефонным звонком.

— Такой скоропалительный отъезд Фурмана с семьей, похожий на бегство, свидетельствует, что ему есть что скрывать. Не мог он отправить посылку с Минского почтамта? — рассуждал Морозов после рапорта Латышева о проделанной работе.

— Мог, конечно, только под описание свидетелей, которые стояли в очереди перед отправкой злополучной посылки, не подходит. Там были молодые парень с девушкой, а Фурману уже сороковник стукнул.

— Он мог попросить кого-нибудь, — не отступал Морозов.

— Так ведь Мазовецкий говорит, что с ним Фурман расплатился. Мотив какой у него в таком случае?

— Саша, ты веришь этому шулеру? Кстати, я бы его арестовал, а то сбежит…

— Владимир Георгиевич, вы бы видели, как он напуган, сидит в доме тихо, как мышь. Давайте не будем спешить с арестом, он пока в полном бездействии, а на преступника может вывести. Так что успеем еще!

— Ладно, чеши к Федорову, а я возьму на себя Василевича.

Скорей бы отпускная кампания закончилась — работать не с кем…

26

Солнечным утром Вениамина Мазовецкого разбудил местный почтальон, принесший срочную телеграмму от жены родного брата Иннокентия: «никита беде тчк сможешь приезжай тчк тамара». Новость эта, хоть и мало было в ней приятного, вовсе не огорошила известного катранщика, ибо он давно предрекал нечто подобное своему племянничку, вздумавшему идти по рискованной тропе шулера. Вениамин поблагодарил за чашку крепкого кофе старика Михаила Спиридоновича, своего помощника по дому, быстро собрал походный кожаный саквояж и облачился в любимую белоснежную шелковую рубаху.

— Михаил Спиридонович, я уеду на несколько дней по делам, вы приберите тут, немного пошалил вчера, и про Рея моего не забудьте, кормите вовремя, воду меняйте, больно жарко нынче, да и на поводок не сажайте. Пусть бегает по травке сколько вздумается!

— Не волнуйтесь, Вениамин Александрович! Будет сделано! Вы уж поаккуратней в поездке-то! Берегите себя!

— Да буду, буду, не волнуйся, Михаил Спиридонович! Вызови-ка мне такси…

— На какое время? — старик бросил взгляд на остатки вчерашнего бурного застолья.

— А прямо сейчас и вызови. Я готов уже, только с Реем попрощаюсь…

Вениамин вышел в тенистый двор с развесистой виноградной лозой у высокого забора, отвязал любимого ризеншнауцера по кличке Рей и отправился к морю. Несколько крутых лестничных пролетов вниз пес мчался во всю прыть, увлекая за собой хозяина, но после команды «Рядом!» пару минут послушно шествовал чинно и благородно, чтобы, почуяв морской бриз, рвануть с еще большей прытью. Отпустив пса с поводка, Вениамин несколько минут наслаждался тем, как черный кудрявый любимец резвился в море, то и дело выскакивая и отряхиваясь, возвращался в морскую волну, выскакивал и вновь отряхивался, подбегая к хозяину все