— Ну все, молодец! Молодчина, Рейка! Пора! Пошли домой!

У желтого трехэтажного каменного особняка с высоким забором уже поджидало такси, и Вениамин, прихватив приготовленный саквояж с плащом, попрощался со стариком и собакой.

— В Симферополь? — приветствовал пассажира таксист.

— Пожалуй.

За окном замелькали высокие кипарисы, «Волга» понеслась вверх по витиеватому серпантину крымских дорог, оставляя в низине старый уютный Гурзуф и синее-синее Черное море.

В последнее время Вениамин отошел от дел, прикупив приличный особняк за высоким забором у самого моря, чтобы наслаждаться размеренной жизнью одинокого холостяка в обществе любимого пса и немногословного трудолюбивого помощника по дому Михаила Спиридоновича.

Три года он посвятил своему единственному племянничку, жаждущему обучиться карточному мастерству. И Никита благодаря Вениамину освоил, пожалуй, все премудрости этой тонкой профессии, преуспев не только во множестве шулерских приемов, но и в психологии игроков, в хладнокровном обуздании азарта и организации настоящих незасвеченных катранов на просторах необъятного Советского Союза. И все же пути их разошлись. Дядя Веня еще в самом начале пути предсказывал Никите не самые лучшие университеты и слишком дорогую цену, которую придется заплатить за приобретенный опыт изощренного мошенничества.

В тот вечер они играли в Одессе в одном шикарном катране, до которого пока еще не добралась милиция. За фасадом дорогого ресторана тянулся длинный коридор, ведущий в так называемый банкетный зал с глухими занавесами и старинными канделябрами на стенах. За большим круглым столом, покрытым бордовой бархатной скатертью, собрались известные люди в карточном мире, и только авторитетное поручительство Вениамина позволило некоторое время Никите вести себя в этой благородной компании непочтительно и крайне дерзко.

Безусый юнец предложил Лёве из Питера сыграть в одни руки, и когда тот помог проиграть потерявшему бдительность сопернику, повесил на него и этот долг. Лёва возмутился, не желая признавать подыгранные деньги, и Никита, пребывая в добром подпитии, устроил скандал и сбежал, а между тем приличным обществом карточный долг Лёвы признан не был. Удовлетворенный решением игроков тот не стал более рисковать и отправился восвояси. Казалось бы, конфликт исчерпан.

И все же темное пятно легло на плечи Вениамина, поскольку существование договора на игру в одни руки было не только не в его правилах, таких же принципов придерживался и самый авторитетный игрок Маэстро из Баку.

Уладив неприятный осадок штрафом и последующей филигранной игрой в покер, рассерженный дядя Веня вернулся в съемную квартиру под утро, тут же нетерпеливо сорвав одеяло с сонного Никиты.

— Ты чего, дядя Веня?

— Спишь, наглец?

— А что я сделал?

— Где Лёва?

— Надеюсь, на том свете…

— Что ты с ним сделал?

— Ножичком пырнул. Он же долг не признал… Значит, фуфлыжник…

— Ты забыл, в какое общество я тебя привел? Фуфлыжник не он, а ты! Никто не признал нечестный выигрыш! А ты, похоже, мой последний урок не усвоил.

— Почему это?

— Урок был в том, что не вся наша жизнь — игра. Надо уметь вовремя выходить из игры, чтобы не стать настоящей скотиной. Я не желаю более тебя знать. Убирайся! И моли Бога, чтобы Лёва остался в живых.

Выгнав зазнавшегося племянника, Вениамин отправился к Лёве в больницу скорой помощи.

— Ты как, старик?

— Бывало и лучше… Но жить буду, племянник твой — неопытный мочила…

— Тем лучше… Вот тебе на скорое выздоровление и короткую память, — Вениамин положил на тумбочку тысячу рублей. — Не держи зла на придурка…

— Постараюсь… Иногда мне кажется, что не иметь родственников — это счастье…

— Однако родню не выбирают.

— И то правда.

— Бывай, Лёва, и не болтай об этом инциденте.

Прилетев в Минск, первым делом Вениамин наведался в глухую деревню на хутор к родному брату Иннокентию и его жене Тамаре, которые поведали, что Никиту кто-то пытался убить, отправив на его адрес посылку со взрывным устройством. Вениамину и самому было интересно, чьих рук это дело, поскольку «талантливый» отпрыск мог напакостить где угодно и кому угодно. Но прикрывать нерадивого родственника он более не намерен…

27

Предусмотрительно оставив в соседнем дворе служебную машину, Владимир Георгиевич к дому, в котором жил Гарик Василевич, подошел не спеша, вглядываясь в окна, в одном из которых торчала чья-то очкастая физиономия.

— Игорь Василевич? — Морозов вопросительно поднял густые поседевшие брови.

— Он самый… — грустно промычал очкастый. — Вы, наверное, из милиции?

— Из прокуратуры. Следователь по особо важным делам Морозов.

— Давно вас жду.

— Что так?

— Наболело… Проходите…

Только сегодня Гарик, наконец, решил взять себя в руки. С самого утра совершил невероятное усилие, чтобы убрать постель и подвесить полуразбитую люстру. Дело было даже не в том, что в любой момент могли вернуться из отпуска родители, и Любе, его любимой сестренке, давно пора возвращаться домой.

Именно сегодня Гарик решительно заявил самому себе, что настало время перестать быть инфантильным хлюпиком перед напором наглого шулера. «Я тоже способен на поступок! Отныне не буду рабом каталы, униженно лакая воду из тазика, в котором тот мыл ноги, перестану по утрам бегать в магазин за шампанским в надежде, что Маза, смилостивится и скостит проклятый долг в четыре тысячи триста рублей. Пусть избивает до полусмерти, пусть даже до смерти, но унижения более не потерплю. Какую глупость еще совсем недавно я хотел совершить: свести счеты с жизнью! И кому от этого станет легче, разве только этому уроду Мазе», — думал Гарик, глядя в окно на недавно распустившиеся каштаны. И странное дело, как только карточный должник собрался с силами, жизнь как-то потихоньку начала налаживаться: Гарик созвонился с администратором ресторана, в котором работал, и договорился, что парень одолжит ему тысячу рублей. «И это только начало, выпутаюсь, не может быть, чтобы не выпутался… Вот и следователь пришел на помощь…»

— Один дома? — отвлек от героических мыслей Гарика Морозов.

— Да… Родители в отпуске, на днях возвращаются.

— Тебе человек по фамилии Мазовецкий знаком?

— О да…

— Играл с ним?

— Пришлось однажды…

— Много проиграл?

— Много…

— Сколько?

— Четыре тысячи триста…

— Отдал?

— Откуда? Только сейчас договорился, в долг возьму тысячу…

— А остальное?

— Там видно будет. Лечить меня станете?

— Скорее наоборот. Мазовецкий выбивал долг?

— А как же!

— Бил?

— И не только. Сестру пятнадцатилетнюю на моих глазах изнасиловал…

— А ты что?

— Что я? Повеситься хотел, но люстра не выдержала.

— Что ж не повторил трюк?

— Этот ублюдок издевается надо мной как хочет!

— И ты решил отомстить и убить его?

— Вы что? — поперхнулся от неожиданного вопроса Василевич. — Мазу убили?

— Да нет, он-то как раз жив, но погибла случайная девушка.