– Мужчина с усами – Адриан Тиксье, в сентябре 1944 года назначенный де Голлем министром внутренних дел временного правительства Французской республики, – пояснила сотрудница архива. – За ним – шеф французской полиции Шарль Луизе (на фотографии он слева, в фуражке) и префект Сены Марсель Флюре (справа, в белом шарфе). Позади Флюре – Гастон Палевски.

Это было знакомое имя: Гастон Палевски был директором кабинета де Голля и возлюбленным Нэнси Митфорд – писательница увековечила его под именем Фабриса, герцога Советер, в романе «Любовь в холодном климате»{73}.

Как Леон оказался в этой компании?

Подсказку, видимо, следует искать в том, кто были люди, похороненные на мемориальном кладбище. Это двадцать три участника французского Сопротивления{74}, члены организации «Вольные стрелки и партизаны – рабочие-иммигранты» (Francs-tireurs et partisans – Main-d’œuvre immigrée, FTP – MOI), то есть иностранные бойцы и подпольщики, схваченные в Париже. Среди них восемь граждан Польши, пять итальянцев, три венгра, испанец, трое граждан Франции, двое армян – один из них, Миссак Манукян, возглавлял эту группу. Единственная женщина – родом из Румынии. Половина из них евреи.

Двадцать три бойца Сопротивления были арестованы в ноябре 1943 года. Через три месяца в столице и других городах появились ярко-красные плакаты с броской надписью «Армия преступников» (L’armée du crime). То был знаменитый Красный плакат (L’affiche rouge), призывавший парижан выслеживать опасных иностранцев и сдавать их, пока те не погубили Францию вместе с женщинами и детьми. «Такие деяния всегда затеваются иностранцами, исполняют их безработные и профессиональные преступники, а вдохновляют неизменно евреи», – провозглашала инструкция на обороте плаката{75}.

Несколько недель спустя, в феврале, все арестованные, за одним исключением, были расстреляны в форте Мон-Валерьен. Они похоронены на кладбище в Иври-сюр-Сен; Леон сопровождал де Голля во время посещения их могил. Единственное исключение – Ольга Банчик, она же единственная в этой группе женщина, ненадолго пережила товарищей. Ее обезглавили в Штутгарте спустя еще несколько недель, в ее день рождения. Ей исполнилось тридцать два года.

Эта казнь увековечена в стихотворении Луи Арагона «Красный плакат» (L’affiche rouge). Написанное в 1955 году стихотворение опирается на последнее письмо Манукяна жене, на те строки, которые позднее вдохновили и певца Лео Ферре. Эти строки были знакомы мне с детства – наверное, благодаря Леону:

Итак, Леон сопровождал де Голля во время визита на кладбище. Был ли он знаком с этими двадцатью тремя? Одна фамилия на плакате показалась мне знакомой: Морис Фингерцвайг, польский еврей, ему было всего двадцать лет.

Я вспомнил: Люсетта, подруга моей мамы. Они каждый день вместе ходили в школу с тех пор, как закончилась оккупация, а потом Люсетта вышла замуж за Люсьена Фингерцвайга, двоюродного брата погибшего юноши. Люсьен, когда я обратился к нему, подтвердил, что Леон был связан с этой группой, но больше никаких подробностей сообщить не мог.

– Вот почему он оказался почти в первых рядах процессии на кладбище Иври-сюр-Сен, – добавил Люсьен.

На тот момент, когда закончилась оккупация Парижа, Леон не имел сведений о судьбах Малки, Густы, Лауры, кого-либо из родных в Лемберге и Жолкве. Газеты сообщали о массовом истреблении в концлагерях, и названия таких мест, как Треблинка и Аушвиц, все чаще мелькали в прессе. Леон, должно быть, опасался худшего, но пока не терял надежды.

Появлялись новые организации. В марте 1945 года «Джойнт» создал во Франции Еврейский комитет социальной помощи и восстановления (Comité Juif d’Action Sociale et de Reconstruction). Леон работал в этом комитете, расположившемся в центре Парижа в отеле «Лютеция», бывшей штаб-квартире гестапо, и там до него дошло известие о самоубийстве Гитлера 30 апреля. Неделю спустя генерал Альфред Йодль подписал безоговорочную капитуляцию. В июле Леон был назначен chef de service, то есть начальником отдела, хотя какой именно отдел он возглавлял, из единственного сохранившегося в его бумагах документа – линялого серого удостоверения – неясно. Мне он ничего об этой организации не рассказывал. Насколько я понимаю, она выросла из французского Сопротивления и ее задачей было интегрировать беженцев и тех, кто уцелел в концлагерях, в послевоенную жизнь. У моей мамы от тех дней остались лишь отрывочные воспоминания о людях, время от времени появлявшихся в их доме на улице Броньяр: отчаявшиеся скитальцы приходили ради ужина или разговора. Нередки были в этой среде и самоубийства.

После шестилетней разлуки с задушевным другом Максом в апреле мой дед отыскал адрес в Нью-Йорке и отправил письмо. В июле пришел ответ: Макс радовался возобновлению связи и тревожился о судьбе пропавших членов семьи. «Пока не пришли дурные вести, я буду надеяться, – писал Макс Леону. – А что известно о твоей семье?»{77} Он перечислял тех, о ком пытался разузнать, в том числе своих исчезнувших братьев. Письмо завершалось излиянием чувств, призывом к Леону и Рите перебираться в Америку и обещанием помочь с визами. В январе 1946 года Леон и Рита зарегистрировались в американском консульстве в Париже, чтобы ходатайствовать об эмиграции. Рита на тот момент считается гражданкой Австрии, Леон – гражданином Польши.

В это же время «Ле Монд» и другие газеты сообщали, что союзники обдумывают созыв международного трибунала для суда над нацистскими руководителями. От рассуждений перешли к делу: в трибунал назначили восемь судей, двое из них были французы. Хотя бы по имени Леон мог знать одного из них, Робера Фалько{78}, бывшего члена апелляционного суда Парижа.