Обычно эскиз подобных объявлений набрасывал старший партнер по бизнесу, и каждый раз все остальные партнеры считали, что, будь у них такая возможность, они бы сделали это гораздо лучше.

– «Катти Сарк» – была чайным клипером, – заметил Ричард. – И вряд ли Уиллис согласится здесь задержаться и заняться ремонтом. Собственно, в этом весь смысл предпринятой им срочной продажи судна.

– Эта баржа ходила в Дюнкерк?[32]

– Многие из них действительно тогда были использованы, – сказал Ричард. – Например, «Грейс» и «Морис», а вот «Дредноут», по-моему, нет.

– Жаль. Это послужило бы отличной приманкой для покупателей. Слушай, Ричард, как ты насчет того, чтобы продолжить разговор за доброй порцией розового джина?

Этот приятель Ричарда так часто повторял подобный призыв, что его с давних пор так и прозвали: Пинки[33].

После встречи с риелтором Ричард продолжил спор с самим собой. Это, конечно, дело покупателя – нанять или не нанять опытного оценщика, если речь идет о такой крупной покупке, как дом или судно; да и Пинки, в конце концов, не станет предлагать «Дредноут», не имея никаких гарантий ни в отношении прочности судна, ни в отношении его несколько старомодной необычности. С другой стороны, Пинки, похоже, в некотором смысле потерял голову, ибо мечтает отличиться и привнести нечто новое в развитие своего бизнеса. И он, разумеется, отнюдь не вызывал у Ричарда такого раздражения, как вахтенный офицер на «Ланарке». Однако самым слабым элементом в данной ситуации – то есть человеком, который более всех нуждался в защите, о котором Ричард всегда помнил и знал, что и впредь будет постоянно мысленно к нему возвращаться, – был, естественно, Уиллис. Лора утверждала, что старик опустился, перестал следить за собой. Она рассказала мужу, что как-то зашла к Уиллису по пустячному делу и обнаружила там одну из дочерей Ненны, младшую, и – «Представь только!» – малышка готовила для старика на камбузе «какое-то жуткое месиво». Но Ричарду нравились картины Уиллиса; он даже заказал ему «портрет» «Лорда Джима», сделанный пером и акварелью. Он понимал, что столь необходимая старику сумма по нынешним меркам совсем невелика, но и этой небольшой суммы ему вполне хватило бы, чтобы как-то выкрутиться.

Ричард, сам того не сознавая, больше уже не резонерствовал, позволяя череде сменявших друг друга образов – рисунок «Лорда Джима», Тильда, готовящая на камбузе «Дредноута» еду для Уиллиса, – играть роль отвлекающих элементов в его споре с самим собой; благодаря этому разум Ричарда мог работать как бы вполсилы, почти так же, как разум Мориса или Ненны, однако конечный продукт работы его разума был бы совсем иным – окончательное решение, которое примет он, непременно должно было быть четким и целостным, а не распадаться безвольно на множество невнятных составляющих. Не обладай Ричард такой способностью, ему никогда не удалось бы сохранять и поддерживать окружавший его мир в нынешнем состоянии.

Подробно и очень осторожно объяснив Уиллису дальнейшие шаги, Ричард пригласил Пинки на ланч. Встречу пришлось назначить в ресторане. Ричард состоял только в одном клубе – Pratt’s, так что от мысли позавтракать там с Пинки отказался сразу, ибо это было бы попросту невозможно[34]. В приверженности Ричарда к этому клубу было нечто необъяснимое – пожалуй, такая же приверженность заставляла его жить на «Лорде Джиме», хотя это и ставило их с Лорой брак под угрозу, – и кроме того, клуб Пратта привлекал его тем, что празднования там случались исключительно по случаю кончины короля или королевы.

И Ричард пригласил Пинки в один из тех ресторанов, где у него имелся счет и где, по крайней мере, не нужно было задумываться, какую выпивку заказать. Пинки, разумеется, сразу же присосался к стакану с джином; это выглядело, пожалуй, даже забавно, а может, и странно, если учесть, сколько стаканов алкоголя он уже успел высосать в течение этой недели; казалось, что стакан у него в руках – это некое отверстие, отдушина, пробитая в толще арктических льдов, через которую он только и может дышать и в которой заключена его единственная надежда на выживание.

– Между прочим, Ричард, когда вы с Лорой собираетесь отказаться от своей дурацкой затеи жить посреди Темзы? Сейчас самое время приобретать собственность, и ты, не сомневаюсь, отлично это понимаешь.

– Где? – спросил Ричард, думая: а с какой это стати Пинки упомянул о Лоре? И с упавшим сердцем догадался, что жена давно перестала держать недовольство в себе, и эхо этого ее недовольства наверняка раскатилось достаточно далеко от их причала.

– Где? Ну, разумеется, в таком месте, где и полагается жить джентльменам, – медленно промолвил Пинки словно из-под толщи арктических льдов. – Например, в Нортгемптоншире. Оттуда ты запросто смог бы каждое утро ездить на машине в Лондон, уже в десять был бы у себя в офисе, а к половине седьмого вечера возвращался домой. Я подсчитал, что в таком случае ты шестьдесят процентов жизни проводил бы на работе, а сорок – дома. Неплохо, а? И учти, собственность якобитов[35] не каждый день на рынке появляется. Нам просто повезло, что мы раньше других ее к рукам прибрать успели. И в Норфолке тоже неплохо – если, конечно, тебя небольшие суда интересуют.

Интересно, подумал Ричард, почему Пинки считает, что если он живет на довольно большом судне, его непременно должны интересовать и небольшие суда?

– Только не в Норфолке, пожалуй, – сказал он. В Норфолке проживало слишком много родственников Лоры. Впрочем, он привел Пинки в ресторан «Реле» не для того, чтобы обсуждать сложные взаимоотношения с родней своей жены. – Кстати, на продаже «Лорда Джима» ты много не выиграешь, – предупредил он приятеля. – Я это судно как достойное вложение капитала даже и не рассматриваю.

– Так за каким чертом ты его тогда покупал, скажи на милость?!

А вот на этот вопрос Ричарду отвечать совсем не хотелось. Между тем официант поставил перед каждым из них подогретую тарелку с написанным на ней названием заведения, однако через несколько минут снова эти тарелки унес – очевидно, он просто дал им возможность полюбоваться столовыми приборами, за которые ресторан «Реле» берет такую наценку. Затем официант стал последовательно подавать на стол различные несъедобного вида предметы: например, хлеб, так сильно подсушенный, что рассыпался на крошки, и весьма сомнительного вида ракушки. Пинки все же сжевал нечто крайне неаппетитное и сказал: