её потрясающие формы, и неизменных каблуках. А тёмные локоны собраны в замысловатую причёску, открывающую длинную шею. И даже стервозно-надменное выражение лица её не портит.

Гессы смотрят на меня с лёгким изумлением — ясно дело, они понятия не имеют, кто к ним пожаловал, — и колени мои начинают подрагивать. Как бы не рухнуть! Иду вдоль фонариков, которые включены, несмотря на то, что на улице светло, и повторяю как мантру: Виолетта Рудольфовна, Виолетта Рудольфовна…

Не дохожу пару метров то трона, склоняю голову, легко улыбаюсь и говорю, как учили:

— Здравствуйте, Виолетта Рудольфовна, поздравляю вас с юбилеем. А Гриша уже приехал? Меня зовут Маргарита, я его невеста.

Лица родственников Григория выражают совершенно разные и очень сложные гаммы эмоций. Распознать их непросто, но самая удивительная у Натальи.

Глаза мачехи Григория вспыхивают угрозой, ноздри трепещут, и корпусом она еле заметно подаётся вперёд. Раскрывает рот, демонстрируя острое желание уличить меня во лжи, но это длится короткое мгновенье, и Наталья приходит в себя. Видимо, спохватывается, что её заинтересованность или излишняя осведомленность по поводу личной жизни пасынка может вызвать вопросы.

— Вот это новость! — радуется бабуля. — Эрни, ты слышал?! Гришенька придёт, и у него есть невеста!

Наталья поджимает губы, её просто раздирает от желания поинтересоваться: кто я такая и почему вру, глядя прямо в глаза пожилой женщине?

А мне и без неё стыдно. Очень хочется, чтобы поскорее все закончилось, но даже по самым оптимистичным прогнозам слинять из резиденции Гессов у меня получится не раньше чем через час — Григорий сказал, что калитка должна быть открыта к пяти вечера, а сейчас только четыре.

— Вижу, мама, вижу… — тянет Гесс-старший, оглядывая меня очень внимательным взглядом, и обращается ко мне: — Но, милая девушка, моего сына пока нет, и мне очень удивительно ваше, так сказать, самостоятельное явление на наш празднике. Может, у вас есть приглашение?

О, да! Я бы тоже очень такой незваной гостье удивилась и затребовала подтверждение статуса. Неловко — просто жуть как! Но хорошо, что я знала о подобном варианте развития событий и была к нему готова.

— К сожалению, приглашения нет. — Глаза Натальи вспыхивают злорадством. — И я представляю, как это выглядит, — лопочу извиняющимся тоном, и моё смущение сейчас играет только на руку, — но вот… — Достаю телефон и включаю голосовое от блудного сына семейства Гесс и даю его прослушать. — Мы вместе собирались ехать, а потом Гриша прислал это, и я... Ох, простите. Так неловко. Я, наверное, его за воротами подожду, — почти шепчу, когда фальшивка заканчивается.

Наталья презрительно ухмыляется. Не нужно быть телепатом, чтобы прочесть её мысли. Они звучат примерно так: «Пф-ф, зая? Да ты для него безликая тень, а никакая не невеста. Я знаю, что он на рыбалке!» Зато в глазах Эрнеста Гесса появляется тепло — ему явно жалко молодую, красивую и глупую меня, которая связалась с его ветреным сыном.

Одна бабуля не считает происходящее чем-то выходящим из ряда вон. Она улыбается мне во весь рот голливудской улыбкой и протягивает руку. Я подхожу и пожимаю её. Ох, надеюсь, я не ошиблась, и мне не надо было её целовать.

— Не выдумывай, милая. Что за глупости ты говоришь? — говорит бабуля. На это и был расчёт. — Наташа, проводи девочку к другим гостям.

А вот на это не было. Ну или Григорий подобный вариант решил не освещать. Гад!

Злая мачеха хищно скалится и делает приглашающий жест. Иду в дом. А что мне делать? Предчувствую пару шпилек в свой адрес и не ошибаюсь.

— Что за бред вы с Гришей придумали? Зачем он тебя прислал? — цедит Наталья, как только мы скрываемся за дверью. — Или ты сама, такая ушлая, решила поохотиться в рыбном месте, зная, что его тут не будет? Как ты подделала сообщение?

— Что вы такое говорите?! — ахаю я и останавливаюсь посреди шикарного фойе. — Гриша говорил, что вы бываете резки в выражениях, а я, наивная, ему не верила.

Хлопаю глазами, полными слез. А как им в них не стоять? Страшно же! У меня с перепугу прямо актёрский талант появляется. Может, не ехать на стажировку за границу, а пойти в актрисы? Они вроде тоже хорошо зарабатывают, если востребованные.

— Он правда приедет? — недоверчиво спрашивает Наталья, ведясь на мой спектакль.

И я вижу её нервозность. Она прикусывает губу, сжимает и разжимает кулаки, а глаза её бегают. Мне кажется, что она боится приезда пасынка, но и одновременно с этим ждёт его.

— Ну конечно приедет. Иначе зачем я тут? — говорю и нетерпеливо посматриваю в сторону распахнутых дверей, ведущих на задний двор.

Там раскинут шатер, идёт представление, ходят гости. Очень хочу среди них поскорее затеряться. А вот явится Григорий к бабушке на день рождения или нет, я не имею понятия. У меня нет указаний его дожидаться. Только открыть калитку, и можно уходить.

— Что ж, посмотрим, послушаем, что он нам скажет, — нервно хмыкает Наталья и ведёт меня к месту празднования.

По дороге мы останавливаемся, мачеха Григория общается с встреченными гостями, представляет меня как просто Маргариту. И никому, абсолютно никому не говорит, что я невеста старшего сына её мужа. Я все больше и больше склоняюсь к тому, что между ней и пасынком был или есть роман. А может, и того хуже…

Но это вообще не моё дело, я тут ради светлой мечты о своём личном благополучии. Чёрт с ними!

Наконец, мы доходим до круглых столиков, расставленных напротив сцены — с неё сейчас поёт известный шансонье, — и Наталья спешит со мной расстаться.

— Садись, куда нравится, и жди. Ужин будет позже, в шатре, — она кивает на длинные укрытые под навесом столы и уходит.

А я остаюсь одна. Так. Сейчас надо выждать время, чтобы не привлечь к себе лишнее внимание, и понять, в какой стороне находится фруктовый сад, где растут кусты той самой сирени, за которой прячется тайная калитка.

Гостей за столиками немного. Не все явились к Гессам, чтобы послушать концерт. Большинство кучкуются то тут, то там, разбившись на группы по интересам. Наверняка заключают какие-нибудь важные договора или просто сплетничают. Я заказываю официанту коктейль и честно его цежу аж три песни. Убеждаюсь, что никому не интересна — зря я думала, что выгляжу на миллиард, тут все такие, —