Она решила строго наказать стражника, осмелившегося поднять руку на Гоффредо, – дать хороший урок всем, кто не желал оказывать должного уважения ее супругу.

Рано утром она попросила аудиенции у Александра, который разозлил ее своей безучастностью к судьбе сына. Он не только не уволил своих слуг, но и не уделил невестке ни одной из тех обворожительных улыбок, что были так привычны для любой знатной и мало-мальски привлекательной женщины Рима.

– Ваше Святейшество! – воскликнула Санча. – Неужели этому негодяю не воздадут по заслугам?

Папа смерил ее изумленным взглядом.

– Я говорю о том дерзком солдате, – продолжила Санча, – который осмелился напасть на моего мужа.

Папа грустно вздохнул.

– Ах, мне жаль нашего маленького Гоффредо. В самом деле, печальная история. Но, насколько мне известно, стражник исполнял свой долг.

– Долг – применить оружие против моего супруга? Гоффредо чуть не умер от потери крови!

– Гоффредо вел себя вызывающе. Когда его вежливо попросили угомониться и идти своей дорогой, он ни с того ни с сего набросился на человека, призванного наблюдать за порядком в городе. По-моему, у стражника не было выбора. Он должен был защищаться… и охранять покой горожан.

– Вы хотите сказать, что ему это сойдет с рук?

– А почему бы и нет? Гоффредо напал первым – он и получил по заслугам.

– Но он же ваш сын!

Папа пожал плечами и с безразличным видом посмотрел в окно. Он явно сомневался в словах Санчи. Она потеряла последние остатки самообладания.

– Ваш ублюдок! – крикнула она.

– На этот счет у меня есть кое-какие сомнения.

– Сомнения?! Да какие тут могут быть сомнения? Он и внешне напоминает вас! И ведет себя – как вы! Разве это не похоже на всех Борджа – рыскать по улицам, чтобы найти женщину и изнасиловать?

– Моя дорогая Санча, – сказал Папа, – мы все знаем, что ты только частью происходишь из королевского рода и что эта часть – ублюдочная. Пожалуйста, не бравируй тем, что составляет основу твоей крови.

– Я вам скажу правду! – закричала Санча. – Вы не только Папа Римский, но еще и отец бесчисленного множества детей! Большинство их вы никогда не решитесь признать своими – но если речь идет о таком близком вам сыне, как Гоффредо…

Папа поднял руку.

– Санча, я прошу тебя уйти.

– Не уйду! – продолжала кричать Санча, словно и не замечая обеспокоенности в папской свите. – Вы не презирали моего рождения, когда женили меня и Гоффредо!

– Для Гоффредо ты – подходящая пара, – сказал Папа. – Я не знаю, кто его отец. Как и в твоем не была уверена твоя мать.

– Я дочь короля Неаполя.

– Так говорит твоя родительница. Но люди порой выдают желаемое за действительное… И уж конечно, твое поведение позволяет усомниться в ее словах.

Санча вспыхнула. Вызов был брошен не только ее рождению, но и красоте. Никогда еще Папа не позволял себе такой озлобленности в отношениях с женщинами.

Он холодно добавил:

– Ты уйдешь добровольно?

Это была угроза. К Санчи уже направились двое здоровенных охранников. Не пожелав подвергнуться новому унижению и быть вытолкнутой за дверь, она быстро поклонилась и вышла из комнаты.

В своих апартаментах Санча немного успокоилась и через некоторое время пришла к выводу, что поведение Папы было верным признаком опасности, нависшей над страной.

Очевидно, Александр решил твердо стоять на стороне французов. Сегодня ее оскорбили – как же поступят с ее братом? Едва ли Лукреция способна спасти его.

В тот же день ее навестил Асканио Сфорца. Узнав о том, что произошло в покоях Папы Римского, он нахмурился.

– Думаю, вторжение неизбежно, – сказал он. Санча согласилась.

– Что же делать? – спросила она.

– Вам лично – оставаться здесь и следить за обстановкой. Почаще бывать у Лукреции. Через нее узнавать последние новости из Ватикана. Сам я срочно отправляюсь в Милан. Мой брат Лудовико должен начать приготовления к войне – ему понадобится кое-какая помощь. Что касается вашего брата…

– Да, – нетерпеливо сказала Санча, – как быть с ним?

– Трудно угадать, какую ему готовят участь.

– Пока что Папа опекает его, как малого ребенка.

– И в присутствии свиты оскорбляет его сестру.

– Может быть, это я вынудила его. Совсем потеряла рассудок, узнав о вчерашнем несчастье.

– Нет, он не обошелся бы с вами подобным образом, если бы хоть чуть-чуть заботился о благе Неаполя. Не полагайтесь на его доброе отношение к вашему брату. Когда придут французы, а с ними и Чезаре, они постараются избавиться от Альфонсо. Чезаре всегда ненавидел супругов Лукреции, и его ненависть не будет меньше от того, что Лукреция по-настоящему любит своего нынешнего мужа.

– Вы думаете, мой брат скоро окажется в серьезной опасности?

Асканио угрюмо кивнул.

– Как только станет известно о моем отъезде в Милан. Папа знает о наших собраниях – было бы невозможно держать их в тайне от него. Его доносчики и шпионы шныряют повсюду, а потому он сразу поймет, что мы встревожились. Начиная с того момента, как я покину Рим, положение Альфонсо будет становиться все более угрожающим.

– Тогда не лучше ли ему немедленно уехать в Неаполь?

– Постарайтесь убедить его в том, что отъезда нельзя откладывать ни на один день.

– Это будет нелегко. Он не захочет расставаться с Лукрецией.

– Если вы его любите, – тихо произнес Асканио, – то сделайте все возможное, чтобы он уехал отсюда.

Лукреция лежала на постели, а служанки расчесывали ее волосы. Она была на шестом месяце беременности и почти все время нуждалась в отдыхе.

Но усталость не убавляла ее счастья. Еще три месяца – и у них родится ребенок, думала она. У нее уже появлялись кое-какие мысли о колыбельке для младенца.

– Скоро ли ее сделают для моего малютки? – спросила она у служанок. – Почему ее не поставят в моей спальне, чтобы я могла каждое утро смотреть на нее и говорить: «Осталось только восемьдесят четыре дня… только восемьдесят три… восемьдесят два…»

Служанки разом перекрестились.

– Ох, госпожа, лучше не искушать судьбу, – сказала одна из них.

– Но я же знаю – на этот раз все будет хорошо, – проговорила Лукреция и закрыла глаза.

Из счастливого будущего ее мысли внезапно перенеслись в несчастное прошлое. Она увидела себя одетой в просторное белое платье и стоящей перед множеством кардиналов и епископов. Тогда ее беременности тоже шел шестой месяц – и она клялась в том, что была целомудренна… Иначе ей не удалось бы развестись с Джованни Сфорца.