– Вот вам простейший вопрос, – обращаюсь я к ним, – каков спектр действия на патогенную флору пенициллина?

Обе, словно глухонемые, смотрят перед собой.

– Вопрос понятен?

– Понятен.

– Я вас слушаю.

Молчание затягивается.

– На грамположительную или грамотрицательную флору действует пенициллин? – задаю я наводящий вопрос.

– На грамотрицательную, – отвечает одна из студенток.

– Вон даже как!

– На грамположительную, – отвечает другая студентка.

– Ну, хорошо, – не без иронии говорю я и задаю им вопрос на засыпку: – Скажите, пожалуйста, какие бактерии относятся к грамположительной и какие к грамотрицательной флоре?

Обе молчат, и для меня все с этими студентками ясно, но я еще их не выпроваживаю из кабинета, ибо в этом случае они будут говорить, что я их толком не спрашивал и завалил, а они учили и пульмонологию знают.

– Мы не думали, что вы нас так будете про антибиотики спрашивать, спросите нас лучше про бронхиальную астму. Честное слово, мы вчера не как другие – и учебник, и записи свои в тетрадке читали, – говорит одна из студенток.

– Зубрежка – хорошо, но нужно и понятие.

На вопросы по тромбоэмболии, по бронхиальной астме девочки мне с грехом пополам совместно отвечают. Темы эти я им зачитываю, но не за знания, а за удовлетворительное прилежание. На занятиях они сидели тихо, как мышки, что я ни говорил, записывали и истории болезни большие по объему написали. К тому же из группы я должен кому-то зачесть, иначе меня просто не поймут, будут говорить, что я придираюсь, спрашиваю тенденциозно.

– Антибиотики остаются за вами, – говорю я девочкам на прощание и делаю в учебном журнале пометки.

Уходят они от меня, кажется, довольные.

С четверть часа никто в кабинет на зачет не заходит. Но вот дверь открывается и появляется нечесаная голова студента.

– К вам можно?

– Заходите, заходите, не бойтесь.

– Слишком строго спрашиваете.

– Если я буду строго спрашивать, то вы будете ходить ко мне до госэкзаменов.

Я указываю парню на стул. Он садится напротив меня. Большой рот, кривой нос, лицо в угрях, а глаза то бегают, то глядят под ноги или в сторону. Вся его фигура, долговязая, нестройная, с большой головой на сутулых узких плечах возбуждает чувство неприятное. Раньше такие парни проходили обучение в ПТУ, а теперь – в университете. На занятиях он сидел рядом с Петровым и Баскетболистом и, беря с них пример, практически ничего не записывал в тетрадку.

На нем помятый халат, сам он не брился несколько дней, длинные волосы не причесаны, коричневая вельветовая рубашка на две пуговицы не застегнута, ворот ее завернулся. Сейчас практически никто из студентов не ходит на занятия в белой рубашке, а уж про галстук и говорить не приходится. Глядя на него, я думаю: «Завалю».

– Ваша фамилия?

– Мочалкин.

Студент кладет на стол передо мною написанные им истории болезни. Написаны они, чтобы был объем, крупными буквами, на каждую историю неполные две странички. Конечно же, все это он с девочек списал.

– Вот вы пишете, – говорю я ему, просматривая истории болезни, – что при бронхиальной астме назначается сальбутамол.

– Пишу.

– К какой группе препаратов он относится? – спрашиваю я дружелюбно.

– Сальбутамол?

Я киваю головой.

– Он эта… в ингаляциях.

– Вопрос не об этом.

Студент шарит в своей пустой голове, но ответа не находит; при этом на его лице нет игры чувств.

– Вам вопрос понятен?

– Вы меня в каком смысле спрашиваете?

– В фармакологическом.

– Вы спросите меня по-другому, – говорит студент. По его лицу пробегает плутоватая улыбка.

«А ты не совсем такой глупый, как на первый взгляд кажешься», – думаю я про студента и спрашиваю:

– Тогда скажите, сальбутамол купирует или предупреждает развитие приступа бронхиальной астмы?

Мочалкин нахмурился, его губы беззвучно шевелятся. Он вспоминает то, о чем мы говорили на занятиях, но вспомнить не может.

– Предупреждает, – отвечает он наугад и смотрит на меня, определяя по выражению моего лица, правильно он ответил или нет.

Я смотрю на него, как на неинтересного для меня человека.

– Нет, купирует, – изменяет он ответ.

– Прыгаете.

«Прогнать или еще поспрашивать?» – мысленно задаюсь я вопросом.

– Все знать невозможно.

– Тогда еще вам вопрос: в чем различие между внебольничной и больничной пневмонией.

Мочалкин молчит. Он сознает, что «на шару» проскочить пульмонологию ему не удалось и смотрит на меня неприязненно. Обычно такие нахалы-студенты раз за разом приходят неподготовленными к преподавателю на зачет и берут его измором.

– Ну, что ж, – спокойно говорю я, как о нечто само собой разумеющемся, – к сожалению, нам придется еще раз встретиться.

По губам Мочалкина пробегает плутоватая улыбка. Наверняка он в это время думает, что глупый я человек, что другой на моем месте расписался бы в зачетке и не тратил на него зря лишнего времени.

– А вообще как вы учитесь? – спрашиваю я его.

– Я?

– Какие у вас оценки в зачетке?

– Международные.

– Как это понимать?

– Тройки. Мне больше не надо.

– У нас тройка все равно что двойка.

– Преподаватели ставят.

– А ведь вы, если бы не лень, могли бы заниматься значительно лучше.

– Мог бы. Некоторые у нас вообще дураки, а глядишь, который раз получают на экзаменах даже пятерки.

– А работать с такими знаниями как будете? Вы об этом думали?

– Как все. Я не хуже других.

– Вы уже определились со специальностью?

– К себе поеду, в Челны. У меня отец в горздраве, пусть думает.

«Папаня тебя и пристроил в университет. У нас дети начальников от здравоохранения, как правило, идут по стопам родителей», – подумал я, в то время как студент разболтанной походкой направился к двери.

Входят сразу четыре студентки.

– Можно мы вместе? – спрашивает одна из них.

– Проходите, рассаживайтесь.

Я к девочкам в очередной раз приглядываюсь. Одна из них среднего роста, хорошо сложена, миловидная, немного косенькая, с вздернутым носиком, красными аккуратными губками, белокурая, пухленькая; остальные – серые мышки.