Он и забыл о своей задорной молодой эрекции! Поблагодарив даму за напоминание, Лукас попытался вызвать в воображении какое-нибудь малоприятное зрелище – например, что внук дьявола танцует на его могиле, – чтобы ослабить эрекцию, но все было тщетно.

Кинозвезда сочувственно отнеслась к его затрудни – тельному положению.

– Я вас избавлю от нее, – сказала она. – Я могу даже избавить вас от чувства вины и наполнить ваше сердце новыми мечтами.

Она присела перед Лукасом на корточки и, оттопырив пухлые алые губки, прошептала, обращаясь к выпуклости на его брюках:

– Очень нехорошо с твоей стороны, петушок, что ты так низко поступаешь с таким славным и щедрым парнем, как Лукас, который всегда был внимателен по отношению к тебе и заботился о твоих нуждах и желаниях. Пожалуйста, поспи пока. Иоланда решит, что ты способен воспрянуть с прежним пылом когда угодно, но только не в супружеской постели. Как ты можешь так обойтись с женщиной, которая всегда была к тебе добра?

Но выпуклость оставалась такой же твердой, как кость.

– Вот так штука! – воскликнула мертвая звезда. – Мне ни разу не приходилось сталкиваться с таким со – противлением. Большинство петушков слушаются моего голоса.

– Не принимайте этого близко к сердцу, мисс Монро. Меня сглазил внук дьявола, потому-то мне так не везет, и все здесь идет наперекосяк.

– Мужайтесь. Я вас не брошу. Иначе что вы обо мне подумаете? Я хочу вернуть вам радость жизни. Только вы всегда вспоминайте об этом. Значит, так – погладить его или взять в рот я не могу. Простите, что говорю такие вещи, но мы не должны прикасаться друг к другу – ведь я звезда. Но я могу станцевать для вас. А вы встаньте за деревьями и, глядя, как я танцую, массируйте его.

Лукаса уже не единожды заманивали в ловушку, поэтому он спросил настороженно:

– Почему за деревьями?

– Вы ведь так умны, дорогой. Я уверена, что вы поймете, если немного подумаете. Что, если Ирен снова пройдет мимо?

В этом был резон. И хотя ему не слишком хотелось массировать пенис, он спрятался за деревом. Мэрилин Монро положила ладони на бедра, встала в позу и начала напевать и покачивать головкой, трясти бедрами и вскидывать ножки, потом повернулась и, нагнувшись, подняла юбки, чтобы открылась попка. Длинные перья в ее прическе, в декольте и вокруг талии трепыхались, словно крылья курочки, старающейся раззадорить петуха, и подчеркивали каждое из этих похотливых движений.

«Ох, – простонал Лукас, хватаясь за ширинку. – Ну почему эти вещи происходят со мной именно сейчас, когда на них нет ни времени, ни подходящего настроения?»

– Ах ты ворюга, – внезапно прошептал ему прямо в ухо чей-то голос. – Стараешься перехитрить Смерть?

Лукас застыл на месте, а его эрекция мгновенно сошла на нет.

Вокруг него с каждого дерева, словно гигантские летучие мыши, свешивались головами вниз мужчины и женщины. И все как один мрачно разглядывали его. Кто они такие? Лесные вампиры? И Мэрилин знала о них и сознательно отправила Лукаса к ним в лапы?

Он поднял глаза на ближайшее к нему лицо. Это был не кто иной, как его первый работодатель в Монреале, Спайрус Вракас, мошенник каких мало. Он не только нещадно эксплуатировал Лукаса, как эксплуатировал каждого работавшего на него иммигранта, но под конец еще и удержал у него жалованье за три недели. Но Лукас сейчас не счел нужным об этом вспоминать. Его занимало одно – как отыскать дорогу из этого леса в больницу Виктории. И он спросил только:

– Почему это, братец, ты назвал меня ворюгой?

– Сам знаешь почему. Думаешь, я ничего не знаю? Она мне все рассказала! Так что хватит нести дерьмо про братца. Скажи лучше вот что – зачем ты это сделал? Мои проклятия тут ни при чем. Проклятия также вредят, как веревка висельника приносит удачу. Иначе моя женушка давным-давно бы сюда переправилась. Чего ради ты покончил с собой?

– Я не кончал с собой!

– Все такой же гордец. В этом лесу можешь не притворяться, ворюга. Мы все тут – самоубийцы.

– Да я даже и не мертвый, я просто иду мимо.

– Ты мне мозги тут будешь пудрить, – прошептал Спайрус. – Ты – один из нас. Меня не одурачить. Через этот лес ходят только те, кто умер или умирает по собственной воле.

– Покажи, как отсюда выйти, и увидишь, что я не умер.

– Даже если у тебя и есть шанс выжить, так я и стану показывать тебе дорогу! А ты стал бы на моем месте? Посмотри на меня! Ты помог бы мне выбраться отсюда, если бы я заставил тебя висеть вечность вниз головой и видеть только свое отражение в луже собственных слез? Я даже с другими не могу общаться, не могу поделиться с ними моим горем – мы все обречены здесь шептать. Так что поговори со мной. Это твой последний шанс облегчить собственную тяжесть, которую придется держать ногами. Можешь поверить, это нелегкий груз. Чем ты больше расскажешь, прежде чем тебя вот так подвесят, тем тебе же будет лучше. Поговори со мной. И мою тяжесть облегчи. Ты мне многим, как-никак, обязан.

– Брось, старик, что ты тут мне заливаешь? Не говори, что ты покончил с собой потому, что твоя жена потребовала у меня ее поцеловать.

– Ты должен был ей отказать!

– Мне было двадцать два. И я несколько месяцев не целовал женщин.

– А я не целовался три года!

– Так, может быть, следовало?

– Не учи меня, что мне следовало, а что нет, – яростно прошипел Спайрус. – Я сам размышляю над этим час за часом и ничем другим тут не занимаюсь. «Может быть, мне нужно было убить того ублюдка? – думаю я. – В ту самую минуту, как она мне во всем призналась? Вместо того чтобы везти ее назад в Грецию».

И он тяжело вздохнул.

В отличие от слов, которые он произносил шелестящим шепотом, вздох этот гулким эхом пробежал по лесу, как мурашки по спине смертного при встрече с неприкаянной душой.

– Мне нравилось в Монреале, но я вернулся назад. Я даже дом, который купил в Греции, оформил на ее имя, чтобы показать ей, что я ее простил. Но чтобы в этом не раскаяться, я посадил ее за кассу в своем новом магазине, чтобы она постоянно была у меня перед глазами. А для чистки рыбы нанял не грека, а суданца, который по-гречески не сумел бы и в нужник попроситься, не то что завести с ней шашни.

По его лбу заструились слезы и закапали в лужицу, которая образовалась под ним внизу.

– Но все равно моя жена, гречанка, из одной со мной деревни, мать моих детей, выставила меня из дома, чтобы жить там с черномазым арабом! Вот я и думаю здесь из часа в час – мне следовало убить их обоих. Я бы больше выгадал, совершив убийство из страсти, по крайней мере в глазах собственных детей. Но тогда мне было так паршиво, что я не мог здраво рассуждать. И чтобы избавиться от мучительной боли, закрылся в автомобиле и, так же как ты, включил двигатель…