расстаться с жизнью, то из меня вырывается звук, который я никогда в жизни не издавала. Это больше, чем стон или всхлип, — это звук неподдельной, невыразимой боли. Он отстраняется, услышав его, я тоже.

Мы оба в шоке смотрим друг на друга.

— Придурок, — слышу я свой собственный шёпот и тяжёлое дыхание.

— Сучка.

Маккенна смотрит на мои губы, опускает голову и снова целует, более яростно, издавая свой собственный стон удовольствия, и моё лоно сжимается в ответ.

На долю секунды тело превращается в дрожащую массу противоречий. Мои руки не касались ни одного мужчины. Только лишь молодого парня. Семнадцати лет. До того, как он сделал татуировку, которая виднеется на внутренней стороне его предплечья. До того, как он стал выдающейся личностью, звездой, до того, как он вырос и стал этим мужчиной.

В одну секунду я — женщина за тысячью стен, которая редко к кому прикасается и позволяет себя обнять. В следующую — на шесть лет моложе, и он — тот парень, которого я допустила к себе. Не хочу, чтобы вторая девушка взяла верх, но я живу в ней. Это её кожа, и никто не может заставить её дрожать так, как это делает он.

Я не только дрожу, я чувствую, что горю изнутри. Под его губами вспыхивает жаркое, трепещущее месиво желаний. Под теми самыми губами, которые поют обо мне всякую чушь, причиняют боль, преследуют меня, но каким-то образом остаются самыми красивыми губами, которые я когда-либо видела, чувствовала или пробовала на вкус. Боже. Пробовала на вкус.

Сражённая внезапным порывом безумной страсти хватаю его за плечи, мой язык жадно проникает в его рот, бёдра двигаются навстречу. Боже, я ненавижу этого грёбаного мудака.

Ненавижу его за то, что он после стольких лет заставляет испытывать чувства.

Но у моих рук есть миссия. Запомнить очертания его фигуры. Почувствовать его. Как Маккенна изменился за шесть лет. Раньше Маккенна был длинным и худощавым, а теперь стал выше и крепче. Плечистее. Массивнее. Больше никакой подростковой угловатости, теперь он заматерел, и, хотя мои руки теперь свободны, но голова поймана в ловушку довлеющего поцелуя. И я не могу насытиться его горячим, влажным, жаждущим, подлым, грязным, восхитительным ртом!

Чёрт, я не могу выплеснуть в этом поцелуе весь свой гнев.

Не могу выразить, что он сделал со мной — как он разрушил мою жизнь — одним лишь своим невероятным, заставляющим сильнее биться сердце, изменяющим жизнь поцелуем.

Хочется его кусать и царапать, пинать и кричать, вобрать в себя его член и скакать на нём, пока он не сможет ходить!

Ублюдок.

Целую его и в то же время хочу ударить, целую и хочу проклясть, целую и хочу оттолкнуть его от себя к чёртовой матери.

Я хочу…

Я просто ХОЧУ.

Будто направив разочарование и гнев в этот единственный поцелуй, мы продолжаем почти по-звериному тереться языками, тереться телами друг о друга в ярости напополам с вожделением. Маккенна подаётся вперёд и, не переставая целовать мои губы, хватает за ногу, закидывает её на своё бедро, прижимается своей эрекцией к моему лону, между нами лишь ткань джинсов. Широкой ладонью он обхватывает мою грудь, большим пальцем поглаживая затвердевший сосок, посылая сквозь меня бурные искры.

Маккенна рукой скользит под мою футболку, я тоже просовываю пальцы под ткань его рубашки, и когда касаюсь гладкой обнажённой плоти, то из глубины горла вырывается всхлип. Маккенна за эти годы стал крепче, жгуты мышц под моими пальцами твердеют и напрягаются, подрагивая, когда, не прерывая поцелуй, мы тянемся ближе друг к другу.

Он обхватывает меня руками, откидывается назад и устраивает меня на себе так, чтобы мои соски касались его груди. Маккенна разрывает поцелуй и смотрит сначала в глаза, затем на мой припухший рот. Его лицо горит суровой, животной страстью.

— Похоже, тебя давненько никто не целовал.

О боже, это не может быть настолько очевидно.

— Не твоё дело.

— Нет, это моё дело. И для меня это принципиально важно.

От собственнических ноток в его голосе меня пронзает острое желание. Его хватка на мне усиливается, усмиряя мои возражения.

— И никто не трахал.

— И что? Я всё равно тебя не хочу, — выдавливаю я из себя.

Боже, он как сексуальное ядерное оружие, готовое меня взорвать.

— Не будь такой упрямой, — тихо шепчет он, приглаживая рукой мои волосы. — Хочешь, я тебя трахну? — спрашивает Маккенна. Чувствую на языке его вкус, и трусики промокают от возбуждения. — Не на камеру, — его голос невероятно сексуален, словно предупреждает: «Я-готов-тебя-трахнуть», его дыхание тёплым дуновением касается горла, Маккенна водит носом по коже, втягивая воздух, как будто помешан на мне. Как будто он Дракула, а я Мина6, и это маленькое свидание в кладовке… Оно станет нашей погибелью. — Только для меня — для нас с тобой. Мне нужно оградить тебя от своего мира. Мы будем играть в любую игру, которую они захотят, но у нас будет своя собственная игра. Я не хочу, чтобы это снималось на плёнку. Наша жизнь как открытая книга, но этого в ней быть не должно. Ты понимаешь меня, Пандора?

Прошу меня простить, но мой мозг окутан туманом похоти, и я не в состоянии ясно мыслить.

— Что… но как мы?..

— Тсс. Я найду способ.

Маккенна протягивает руку между нашими телами, и я начинаю дрожать, услышав звук расстёгиваемой молнии.

Он запускает руку мне в джинсы, его глаза сверкают.

— Ты думала об этом?

Чёрт, учитывая, что вчера в какой-то момент мне захотелось слизать с него помидоры, — ДА! Но я отказываюсь говорить это, не желаю, чтобы он об этом знал. С трудом сдерживаю стон, когда Маккенна просовывает палец в мою влажную киску и хрипло произносит:

— Да, — как будто отвечая самому себе.

Маккенна гладит меня внутри, и это так приятно, что я выгибаюсь навстречу движения его пальца.

Он улыбается мне в висок, потому что, конечно, знает — мы оба знаем, — что я промокла насквозь. И горю от возбуждения. И господи, это так приятно, но моя гордость уязвлена. Пытаюсь совладать с желанием, которое он вызывает во мне, и кладу руки ему на плечи, борясь внутри и собирая силы, необходимые, чтобы его оттолкнуть. Но потом понимаю… он мне должен. Он, блядь, должен доставлять мне удовольствие до тех пор, пока я не смогу насытиться. Поэтому обхватываю его затылок и снова начинаю целовать, тихо постанывая. Маккенна делает то же самое, и его рот завладевает моим. У него округлая, совершенная форма головы. Маккенна творит со мной