Патриотова; а под конец еды и изрядного угощения уселась около стола и заговорила на общественные темы по-французски с комкором, с одной стороны, и по-английски — с корсанитом профессором Круксом, с другой; прочих занимал Давид Ильич, ведя разговор по-русски на военные темы.

— Сегодня позавтракали так, как у академистов на банкете 25 лет тому назад по окончанию Академии Генерального штаба… — шутя проговорил комкор, подымаясь из-за стола и целуя руку хозяйке.

— Виновата всему уважаемая хозяйка… — в свою очередь заключил и коринж [корпусный инженер] по-немецки и также подошел к Людмиле Рихардовне для поцелуя руки, но разговорился с нею на этом языке.

К ним присоединился нашкор [начальник штаба корпуса], корвет [корпусный ветеринар] и другие; шутя и разговаривая свободно и по-немецки, она рассказала им и много исторических анекдотов из походной жизни предводителей древних германских оруженосцев в Прибалтике. Все смеялись, конечно, и заговорили между собою на разных европейских языках и на разные темы, чувствуя как бы в салоне столичной дамы, незаметно проведя время и стоя около получаса. И только старый Генерального штаба генерал ком-кор поторопился их оставить:

— Сердечное вам спасибо, Людмила Рихардовна, и вам, Давид Ильич, за любезность и завтрак, который хотя на короткое время, а все же перенес нас в круг милой семейной и общественной жизни, и мысленно побывать где-то далеко от вечно натянутого внимания в одну сторону фронта и политических невзгод в тылу… — пояснил комкор, прощаясь, и вышел.

Его примеру последовали и другие. Профессор Крукс и подполковник Шрам, по обыкновению, немного задержались, приглашая Казбегорова и его супругу заходить и к ним когда-нибудь, в свободное время, преимущественно вечерком — в гости и так себе, для времяпрепровождения.

В тот же день, вечером, Давид Ильич объявил жене, что состоялся приказ по штабу о зачислении ее на службу переводчиком французского, английского и немецкого языков. Служба не тяжелая и переводов не так уж много будет, а один-два часа в сутки для этого вполне возможно посвятить под его же руководством и притом — у себя же в комнате.

— Такие пустяки, как один-два часа посидеть у себя же в комнате за переводами, притом под твоим же руководством и контролем, для меня особенного труда не составит. Я рада буду работать с тобою день и ночь на пользу наших армии, народа и страны. Ведь до сего времени агентурную работу по переводам на русский язык и обратно ты там все делал? Как дополнение к другой, более важной работе… — пояснила Людмила Рихардовна свое согласие.

— Да, пташка!.. — ответил он и улыбнулся ей так, что она, бедняжка, даже не выдержала его серьезного взгляда, схватилась с дивана и бросилась ему на шею, стянув со стола все карты и горевшую свечу.

— Я потушила огонь на время! Прости! — волнуясь, извинилась она и, подняв свечу, зажгла, а сама уселась на диван и снова принялась за рукоделие.

— Когда ты начнешь работать, мы можем оба вместе ходить и в общую столовую, — заговорил Давид Ильич, — а сегодня я так устал, как никогда: с 11 часов до 6 часов вечера объездил все позиции фронта корпусного участка: и на автомобиле, и верхом на лошади, и даже были случаи — пешком… Скорее бы ужин дома, а затем и спать… — и он, откинувшись на спинку стула, поднял голову вверх и закрыл глаза.

— Все готово, Дэзи! Иди к столу! — ласково сообщила Людмила Рихардовна, успевшая сбегать на кухню, поторопить Филиппа нести ужин и накрыть стол, так сказать, все сделала по одному мановению Руки.

— Как скоро у тебя все делается! — улыбаясь и присаживаясь к столу сбоку жены, заметил он.

— Дело мастера боится, мой милый друг! А еще одно верное сказание из жизни: «власть женщины куда сильнее и энергичнее имущих власть мужчин», — улыбаясь, ответила она, наливая суп в глубокую тарелку из походной кастрюли.

VI

Добрые семейные традиции Казбегоровы поддерживали и на фронте, в условиях походной жизни. Прибор для еды, даже в присутствии гостей, всегда служил им один, но ложки, вилки и ножи были каждому отдельно. Это их сближало и ставило в положение целого и неделимого; как они и сами часто друг другу говорили, смеясь над своей оригинальностью:

— «Ты» и «я» или «я» и «ты» — получается «мы», что составляет «тям» или «ям», то есть по-древнеславянски: «тяни и ешь», — объясняла Людмила Рихардовна причину такого порядка, введенного ею с осени 1916 года.

Сидя у себя в комнате за ужином, Давид Ильич рассказал жене, между прочим, и историю разговора с ним командира корпуса, который предложил ему принять в этом же корпусе высшую должность по снабжению, в которой полагается быть генералу, под названием «корснабж».

— Я отказывался как мог, — продолжал он свой рассказ, — но комкор настаивает на своем, объясняя это и желанием командующих армией и фронтом. Я бессилен: указал ему на более подготовленных и опытных в этом деле службы двух полковников и одного генерала, но он остался при своем. В конце концов немного смягчился и обещал переговорить с армией и фронтом. Что дальше будет? Не знаю! Дня через три-четыре нужно ожидать и результатов. У нас в России всегда так: «голод-холод лечат должностями, а насущную нужду — секретарями», т. е. в тылу бездействуют, а на фронте создают для ответственности особо высокие должности, тогда как вся страна трещит от комитетов с высокими должностями и «секретарями»…

Окончили ужин. И молодой, энергичный Генштаба полковник Казбегоров быстро поднялся из-за стола, нервно передернулся и торопливо заходил по комнате. Он хорошо знал комкора и высших комдармов, знал и их настойчивый характер, почему в успех своего отказа почти не верил. А полный развал тыла и быстрое лечение правящих кругов в центре и в губерниях, быстрая и частая смена правительств, без каких бы то ни было серьезных к тому причин, и назревавшаяся борьба «только за власть» — его пугали. Он вспомнил историю вековой борьбы народов, тысячелетиями развивавшуюся, «за власть» и «за господство» одного народа над другим, и чуть не задохнулся.

— Все хотят только властвовать, но ничего не делать. Ведь численный состав-то нашего корпуса равняется почти хорошей армии, а с тыла ничего нельзя получить. Съедят и меня… — заключил