— Капитан, если тебе кто скажет, что жаба — неуклюжая тварь, пошли его к черту. Еле лапы унесли от этих склизких дьяволов. Лопни мои глаза, их там тысячи.

Кривоглаз в досаде отвернулся от берега:

— Рыбоед, курс на восток. Попытаем счастья в другом месте. И пошевеливайтесь, ублюдки. Или соскучились по старине Габулу?

Неистовому Габулу не спалось. Диковинный трофей не выходил у него из головы. Он встал и принялся бродить вокруг колокола, рассекая воздух мечом.

— Скоро, скоро я поквитаюсь с Кривоглазом. Я сделаю из его черепа миску для объедков. Наглец Бладриг уже на дне морском, и его брательник тоже. Пусть теперь накормит рыб своими вонючими потрохами. В компании с этой мышью, маленькой стервой, и ее дражайшим папочкой Джозефом. Да, красавчик мой, колокол, я знаю, это Джозеф отлил тебя. Но уж слишком он был глуп и заносчив. Пришлось пустить его на корм рыбам.

Бонннггг!

Габул с визгом отскочил. Держась подальше от колокола, он боязливо огляделся вокруг. Но в зале, кроме него, не было ни одной живой души. Удостоверившись в этом, Габул понемногу успокоился.

— Похоже, ветер шутит со мной шутки. — Он вновь приблизился к колоколу и похлопал по холодному металлическому боку: — Эй, хватит молчать! Открой старине Габулу все свои тайны!

Но колокол не проронил ни звука. Сощурившись, крысиный король рассматривал фигуры и знаки, вырезанные на блестящей металлической поверхности.

— Тысяча чертей! Чего только здесь не наворочено! Объясни, к чему вся эта дребедень — барсуки, мыши, крысы, корабль и все такое? Ты должен сказать мне. Теперь я твой повелитель, понял? Говори же! Слышишь меня? Говори!

Но перед ним по-прежнему была лишь мертвая глыба металла, невозмутимая и безмолвная.

Бешенство овладело Габулом. Он плюнул на колокол и с размаху пнул его. Ни звука в ответ. Вне себя от злости Габул бросился вон, в дверях он обернулся и погрозил колоколу мечом:

— Железяка поганая! Ты у меня заговоришь, а не то пожалеешь!

С грохотом захлопнув дверь, он направился в свою спальню. Но тут в зале раздался погребальный звон: громовые удары эхом разносились по пустынным коридорам.

Эхо доконало Габула. Он пустился наутек. Дрожа от страха, он забился в кровать, задернул полог и затаился в темноте.

Габул долго не мог сомкнуть глаз. Наконец он забылся, но сны его были так страшны, что он предпочел бы ночь напролет томиться бессонницей. В его воспаленном воображении ожили фигуры, отлитые на колоколе: барсуки невероятных размеров, мыши и крысы, призрачные корабли, несущиеся по призрачным волнам, дразнили и мучили его во мраке.

В этот поздний час уснул и владыка Ронблейд. Он распростерся на своей исполинской кровати, рядом с оружейной палатой в горе Саламандастрон. Как всегда, меч Верминфейт лежал рядом наготове. Барсуку тоже привиделся сон: перед ним стоял колокол, отлитый мастером Джозефом по его заказу. Колокол оказался точно таким, каким его воображал себе барсук: металлические бока сияли, а верхушку и основание украшали таинственные надписи и фигурки, значение которых было открыто только Ронблейду, повелителю Саламандастрона. Но вдруг на блестящую поверхность колокола набежала темная тень — то был Габул, извечный враг барсука. Крысиный король приближался, сжимая в когтистой лапе кривой меч, его кольца и браслеты громко дребезжали, золотые клыки зловеще посверкивали. Даже во сне Ронблейд действовал стремительно — он вскочил и замахнулся мечом. Кланннгг!

— Эй, что это с тобой? — Рядом стоял полковник Клэри.

Стряхнув остатки сна, Ронблейд протер глаза и недоуменно уставился на меч, который все еще сжимал в лапе:

— Все в порядке, Клэри. Спасибо, что разбудил меня.

Мне приснился странный сон.

— Ей-ей, веселенький, верно, был сон, клянусь мягкой периной моей тетушки. Глянь только, что сталось со щитом.

Ронблейд взглянул на щит, по которому пришелся сокрушительный удар меча. Толстая стальная пластина раскололась надвое. Барсук рассеянно осмотрел клинок меча — нигде ни царапинки.

— Не беспокойся, дружище. Ступай отдохни. Это всего лишь сон.

— Верно, приснилась какая-нибудь прошлая битва?

Ронблейд улегся, не выпуская из лап меча.

— Нет. Я видел битву, которая еще предстоит. Предстоит неминуемо.

Разноцветные фонари весело мигали, освещая ломящиеся от яств столы. Гейб Дикобраз поднялся с кружкой октябрьского эля в лапе.

— Внимание, друзья! — крикнул он. — Провозгласим тост за нашего аббата!

Все встали, звеня бокалами, стаканами и кружками.

— Да здравствует аббат Бернар! Многие лета! Урра!

Сакстус, охнув, сел и схватился за живот:

— Нет, на полный желудок нельзя так орать! • Тарквин тут же пришел приятелю на выручку. Лесной бисквит, клубничный пирог, запеченные груши и ореховый крем мигом перекочевали из тарелки объевшегося Сакстуса в бездонную деревянную миску Тарквина. Заяц схватил ложку и принялся уплетать так, что за ушами трещало.

— Ха-ха! Слышь, парнишка, быстро ты скис! Видно, брюшко у тебя маловато. Сейчас старина Тарквин покажет тебе, что такое настоящий едок.

Буря, хлебнувшая забористой лютиково-медовой настойки из погреба Гейба, теперь без умолку хихикала. Она была счастлива, как никогда в жизни: все было так чудесно — восхитительная еда, вкуснейшие напитки, добрые, приветливые жители аббатства.

Дандин из шкуры вон лез, развлекая новую знакомую. Он принялся подбрасывать ягодки красной смородины вверх и ловить их ртом — в этом занятии он не знал себе равных.

— Смотри, смотри, Буря! Ловко, да? Так больше никто не умеет!

— Ха-ха-ха! Так уж и никто! Посмотрим.

Но настойка дала себя знать. Буря подкинула ягоду так высоко, что потеряла ее из виду. Смородина отскочила от головы Кротоначальника и угодила прямо в ухо Розе, которая и без того весь вечер дулась.

— Ой! Ну и нахалка эта мышь! Не дает мне покоя, и все тут!

Кротоначальник извлек злополучную ягоду из уха белки и бросил в траву. Затем зачерпнул полную ложку острого соуса из корней и влил в рот Розе:

— Урр, от тебя сегодня много шума. Вот доброе средство от капризов!

В этот вечер больше никто не слыхал жалоб Розы. Ей было не до того — она без конца полоскала рот холодной водой, чтобы избавиться от привкуса соуса, такого жгучего, что, пожалуй, студеной зимой он растопил бы лед на реке.

Наконец все наелись до отвала, настало время здравиц. Аббат Бернар во всеуслышание поблагодарил брата Олдера и его помощников за чудесные кушанья, Гейба Дикобраза за дивные вина, а всех присутствующих — за внимание, которым они почтили его скромный юбилей.