помощи. Но беспокоиться не о чем. Бабушку так просто не провести.

– Вам нужен козел отпущения, – говорит она. – Вот только искать его придется в другом месте.

В груди разливается тепло. Кто-то наконец заступается за меня. Кто-то снимает груз с моих плеч и берет его на себя. Неужели так и должно быть?

– В этом нет нужды. – Андерсон начинает кипятиться. – На этом деле большими буквами написана ваша фамилия. Что ты скрываешь, Вера? Чем ты занималась на этот раз?

Я смотрю на бабушку и жду ответа. Андерсон только что озвучил мои вопросы.

– Согласись, Томас, ты слегка перегибаешь палку, – говорит она, и он заливается краской. Она улыбается мне. – Марго планирует у меня погостить. Она только что приехала. Вот и вся история.

По крайней мере пока. До тех пор пока мы не останемся наедине.

– И первый день каникул она решила провести на месте преступления? – фыркает Андерсон. – Неплохое начало.

– О каком преступлении речь? – Бабушка вскидывает брови и, не дожидаясь ответа, продолжает: – На моей ферме случился пожар, и, если только вы не считаете, что это был поджог…

– Это не исключено.

– Милости прошу. Предъявите Марго обвинение. Предъявите моей внучке обвинение в том, что она устроила пожар на земле своей бабушки.

– Мы ее ни в чем не обвиняем, – мрачно говорит Андерсон.

– Рада это слышать, – улыбается бабушка. – Раз так, полагаю, вопрос закрыт. Что касается второй девушки – разумеется, это трагедия. И это все, что можно сказать об этой ситуации наверняка.

Впечатляет. Она сама вежливость, и при этом ее с места не сдвинуть. Я бы поверила ей без сомнений, если бы своими глазами не видела лица той девушки.

– Нет, не все. Мы можем с уверенностью сказать, что она из Нильсенов. – Андерсон вскидывает подбородок, и секунду они с бабушкой просто смотрят друг другу в глаза. – Да, у нас пока мало информации. Но это ненадолго.

Это угроза. Но, похоже, бабушку это ничуть не смущает.

– Буду ждать с нетерпением, – благодушно улыбается она и протягивает мне руку. – Пойдем, Марго.

– Ты не можешь ее увести, – говорит Андерсон. – У нее нет паспорта. У тебя нет доказательств, что ты ее законный представитель. Пока мы не свяжемся с ее семьей…

– Ты только что сам сказал. Она Нильсен. Я – ее семья.

Эти слова – лучшее, что я слышала в своей жизни, и они выжигают из меня все вопросы, заставляют вскочить со стула и подойти к ней. За это я готова пойти куда угодно. Сделать что угодно.

Она смотрит на меня, отводит прядь волос с моего виска, открывая седину. Слегка улыбается.

– Одно лицо.

С ней? С мамой? С девушкой в поле?

Наверное, это должно иметь для меня большее значение. Это должно меня пугать. Если кто и знает что-то про ту девушку, то это она. Но я ничему не позволю нас разлучить.

– Марго идет со мной, – говорит бабушка полицейским, не отнимая руки от моего виска.

Андерсон и Коннорс позволяют мне уйти. Перед лицом стихии, которую представляет собой бабушка, ничего другого им не остается.

Тесс и Илай все еще ждут в офисе. Илай поглядывает на меня из-за спины Тесс с выражением скучающего любопытства. Тесс, напротив, на седьмом небе. Я вспоминаю, как она описывала Фален: захолустье, в котором ничего не происходит. Наконец-то случилось что-то заслуживающее внимания. От этой мысли меня слегка мутит.

Бабушка останавливается перед ними. Ее взгляд без особого интереса скользит по Илаю и останавливается на Тесс.

– Я бы сказала, что рада тебя видеть, Тереза, но только не в нынешних обстоятельствах.

Тесс беспечно пожимает плечами, но по ней заметно, насколько ей не по себе от внимания Веры.

– Будем надеяться, в следующий раз обстоятельства будут повеселее.

– Боже мой, звучит зловеще, – кротко отвечает бабушка. – Пойдем, Марго. И пошустрее, пожалуйста.

Я пытаюсь представить, как это говорит мама, и меня разбирает смех. Может, мы и похожи внешне, но пока это единственное, что объединяет маму с бабушкой.

– Мне пора, – говорю я Тесс. – Но…

Она только отмахивается.

– Скоро увидимся. Мы ведь теперь соседи.

– Да уж, – говорит бабушка, уже шагая к двери. – Повезло так повезло.

До выхода из участка она больше не произносит ни слова. Я спешу за ней по парковке к старому пикапу, а напоследок оглядываюсь за спину и вижу, что Андерсон стоит в дверях и наблюдает за нами.

– Не обращай на него внимания, – говорит бабушка, и я подпрыгиваю от звука ее голоса. Он так похож на мамин. Только немного чем-то неуловимо отличается. – Все они одинаковые. Дай им волю, и они в лепешку расшибутся, только бы мне подгадить. Так продолжается уже много лет.

Мне бы хотелось, чтобы все было так просто. Чтобы все объяснялось несправедливой, ничем не заслуженной неприязнью. Но это не так. Эта девушка мне не привиделась, и она пришла из дома бабушки. Других объяснений у меня нет.

Я сажусь в пикап. Чувствую каждую клеточку тела, чувствую, как ремень впивается в кожу. У меня все болит. Мне больно от волдырей, больно от взглядов полицейских. Больно оттого, что я наконец встретилась с Верой, а она ничуть не похожа на ту мягкую, простодушную и ласковую бабушку, которая мне представлялась.

– Мать не поехала? – коротко спрашивает бабушка, переключаясь на заднюю скорость и открывая окна. Как будто я и правда просто приехала погостить. Не понимаю, как она может притворяться, что все совершенно нормально.

– Нет, – отвечаю я. О маме говорить не хочется. – Она вообще не хотела, чтобы я ехала.

Мы выруливаем с парковки так круто, что я вжимаюсь в дверь и всхлипываю, когда несколько волдырей лопается. Бабушка сворачивает на дорогу, граничащую со сквером, и я успеваю заметить, что подружки Тесс снова загорают у фонтана. Но тут бабушка вдавливает в пол педаль газа, и не успеваю я моргнуть, как мы оказываемся за городом. Как будто и не было никакого допроса в участке.

– Почему? – спрашивает бабушка.

Из-за шума ветра, бьющего в открытые окна, ее почти не слышно, и у меня уходит еще несколько секунд, чтобы вспомнить, о чем она говорит. Стоит ли рассказывать ей, на какие ухищрения пошла мама, чтобы я никогда не узнала о ней – и о той девушке в поле? Я сомневаюсь, что она сильно удивится. По крайней мере, после того, что сегодня увидела.

Я решаю не вдаваться в подробности и пожимаю плечами.

– У нее сложный характер.

Бабушка хохочет – резко, беспардонно.

– Мягко сказано, невеличка.

– Невеличка?

В первую секунду мне кажется, что это завуалированное оскорбление, которого я не должна понять. Но я к ней несправедлива. До сих пор она не сделала