Сидоров ничего не сказал. Рывком встал с кровати, вытащил из кармана брюк мобильный и прошел на кухню. Катерина не пыталась вслушиваться в его неразборчивые речи, доносившиеся сквозь плотно прикрытую дверь. В этот момент они волновали ее меньше всего на свете. Потому что главные в ее жизни слова он уже сказал: "А если мне хочется быть здесь?"

Сидоров вернулся и немедленно влез под одеяло. Пытаясь согреться, прижался к Катерине…

Утром ей было неимоверно стыдно за то, что не смогла настоять на своем. С одной стороны, Катю радовало, что Юра остался с нею до утра, тем самым подчеркнув, что она для него не только любовница, но и что-то гораздо большее. Может, на самом деле он ничего и не хотел этим сказать, а просто лень было тащиться куда-то посреди ночи, и в тот момент ему показалось намного проще что-нибудь наврать жене утром. Однако Катерине приятнее было думать, что Сидоров остался у нее осознанно.

С другой стороны, она никак не могла отделаться от видения: красивая заплаканная женщина вскидывает руки в мольбе: "Господи, только бы он был жив, только бы вернулся!" И уже не было ненависти к рыжей, а одно сплошное сочувствие, даже некоторая солидарность. И стыд, непреходящий стыд, что кто-то так убивается из-за нее.

В то же время ей было несусветно приятно выходить из дому под ручку с Сидоровым, садиться с ним в машину и ехать на работу, словно они супружеская пара. Глотала горечь собственной глупости, в который уж раз корила себя: ах, если бы не та глупая ссора, сейчас он и в самом деле был бы ее мужем, и тогда ей не пришлось бы краснеть под осуждающими взглядами коллег.

А краснеть таки довелось. Ни от кого не укрылось, что они с Юрой приехали вместе. Если Кате и раньше приходилось стыдливо отводить глаза, то теперь и вовсе хотелось провалиться сквозь землю. Даже Светка, и та не подошла, не поздоровалась, лишь посмотрела на подругу с немым укором: дескать, что ж ты творишь, у него же жена, ребенок, а ты…

Катерина и сама, без посторонних взглядов, ни на минуту не забывала ни о рыжей, ни о мальчонке с такими простодушными чистыми глазками. Но ведь и о себе забыть не могла: ей тоже нужен был Сидоров, и быть может, ничуть не меньше, чем семье. Тогда почему же она должна отказываться от счастья?

Часов в одиннадцать шеф выглянул из кабинета:

— Панелопина, зайдите ко мне!

И тут же скрылся. Ему хорошо, ему было где прятаться. А Катерине каково шагать под презрительными взглядами сослуживцев? Сгорбилась, втянув голову в плечи, прошмыгнула, стараясь быть незаметной. Да только нельзя казаться невидимой в момент, когда к тебе прикованы все взгляды.

Лишь в кабинете Сидорова вздохнула спокойно — через опущенные жалюзи осуждающие взгляды не проникали. На тумбочке уже закипал чайник. Юра вытащил очередную коробку конфет.

Катя засмеялась:

— Ты их рожаешь, что ли? Представляешь, какая я буду через месяц на твоих конфетах?

Сказала и смутилась. По ее словам выходило, что она планировала оставаться рядом с Сидоровым как минимум еще месяц. А совпадали ли ее планы с Юриными? Не решит ли он ее чересчур самонадеянной? С другой стороны, разве то, что он остался у нее до утра, не свидетельствовало о переходе их отношений на более высокий уровень?

— Я вообще-то их и сам люблю, — ответил Сидоров таким тоном, словно бы намекал, что конфеты предназначены вовсе не для Кати. — Ты же знаешь, я сладкоежка.

Сказал, словно отбрил. Неласково, отчужденно. Или ей это только показалось? Он ведь и правда всегда любил сладкое. Тогда почему же Катерина решила, что конфеты предназначались для нее? В конце концов, конфеты — обыкновенный продукт питания. Ведь если бы Юра угостил ее колбасой или булочкой, ей бы не пришло в голову, что они были куплены только для того, чтобы сделать ей приятное. Что колбаса, что конфеты — это не цветы. Вот если бы Сидоров преподнес ей шикарный букет, или хотя бы одну розочку, из этого уже можно было бы делать какие-либо выводы. Но цветов он ей не дарил…

Говорить было в принципе не о чем. Вернее, Катерине безумно хотелось задать Юре пару-тройку очень важных вопросов, но она никак не отваживалась. Да и вопросы были какие-то… малоэтичные, что ли. И пусть она для Сидорова не посторонний человек — о, еще какой не посторонний после сегодняшней-то ночи! — все равно неловко было в лоб задавать ему вопросы о его планах в отношении Кати. Это звучало бы, наверное, как просьба жениться на ней, или мольба не отправлять ее в отставку. А потому она молча прихлебывала кофе, с удовольствием закусывая шоколадной конфеткой.

Интересовали Катю не только планы Сидорова на будущее, но и его прошлое. Хотелось знать, как он женился. И — главное — по любви ли? Ей так хотелось надеяться, что ни о какой любви Сидорова к рыжей и речи быть не могло, что женился сугубо из принципа, или назло ей, как она в свое время выскочила за Ковальского. Ведь если назло — то и развестись сможет практически безболезненно. Хотя… а ребенок? Это с женой легко разбежаться — поставил штампик в паспорте, и свободен. А с сыном разве так просто разведешься?

Кофе закончился на удивление быстро. Это когда беседуешь с кем-то, лишь изредка вспоминая об ароматном напитке, маленькая чашечка может показаться бесконечной. В ситуации же, когда двое сидят рядом и молча пьют кофе, он заканчивается на третьем глотке…

Она встала, отряхнула юбку. Специально не стала в этот день надевать брюки — они, конечно, очень удобны в носке, а зимой так просто незаменимы, но по степени женственности и эротичности никогда не сравнятся с мини-юбкой. А в этот день Кате не пришлось с утра добираться на работу тремя видами транспорта, и вечером, как ожидалось, Сидоров отвезет ее домой в тепле и комфорте автомобиля. Тоненькие колготки были практически не заметны, но в то же время дополнительно стройнили и без того безукоризненные ноги. Не собиралась привлекать к ним Юрино внимание, и все же не удержалась: наверное, подобные жесты характерны для каждой женщины, сидят глубоко внутри. Даже не осознавая, какие чувства или мысли может вызвать в собеседнике, Катерина наклонилась, постепенно распрямляясь, медленно провела руками по икрам, коленям, словно бы расправляя несуществующие складки.

Сидоров подошел к ней, обхватил одной рукой за талию, другой приобнял чуть ниже, погладив ладонью ткань юбки. Катино сердечко затрепетало: хотелось оказаться дома, за закрытой дверью, где никто не смог бы им помешать. Здесь же, в рабочем кабинете, что бы там ни думали сотрудники с их осуждающими взглядами, они никогда не позволяли себе переходить границы дозволенного. За исключением единственного раза, самого первого и самого незабываемого. Ей так хотелось полностью окунуться в счастье, или хотя бы в единение, пусть запретное, но такое сладкое… Однако не было ни малейшего желания опошлять их и без того непростые отношения сексом на скорую руку в каморке. Пусть с евроремонтом, но это все равно был рабочий кабинет, и с истиной любовью, которой была пропитана каждая Катина клеточка и которую, она надеялась, испытывал в ее отношении Сидоров, он не имел ничего общего.

Она чуть отстранилась от него, взглянула с озорной усмешкой: