Малкина отошла от доски.

— Говорить неприятно. Отблагодарила Настя Зуеву по полной программе, обокрала ее.

— Вот негодяйка! — возмутилась я. — Кошелек утащила?

На лице Ларисы появилось выражение брезгливости.

— Давай потом расскажу? Сейчас нет желания мерзавку вспоминать. Хочешь пообедать?

Я демонстративно взглянула на часы.

— Прости, мне надо ехать домой. Нина Феликсовна сказала, что сегодня я ей больше не нужна. Ты меня отпустишь?

Лариса взяла пульт от телевизора.

— Лампочка, я не имею ни малейшего права тебя задерживать. Работа в фонде благотворительная, денег за нее не платят. Ты вообще можешь здесь не показываться. Нина Феликсовна не обидится, она прекрасно понимает, что не всем хочется общаться с бывшими преступниками. Тебя приняли на работу в дизайнерское бюро Зуевой, а не служащей в фонд.

Едва я вошла в кафетерий, как Кира, сидевшая за угловым столиком, крикнула:

— Эй, я туточки! Заказала два пирожных и капучино. Любишь тирамису?

— Спасибо, съем с удовольствием, — сказала я, отодвигая стул.

С лица Киры исчезла улыбка.

— Платишь ты.

— Помню, — подтвердила я, — не беспокойся. Я и тысячу принесла.

— Клади в ладонь! — хищно воскликнула она, протягивая руку.

— Сначала стулья, потом деньги, — вспомнила я всеми любимый роман Ильфа и Петрова.

Кира отломила ложечкой кусочек тирамису.

— Ну, слушай. Думаешь, тебе повезло? Поселилась забесплатно, станут тебя кормить, дадут работу, а через два года ты получишь собственную однушку?

— Так обещали, — подтвердила я.

— Три ха‑ха! — с набитым ртом произнесла собеседница. — Красивые слова, не более. Сначала про работу. Мне, когда я в дом Доброй Надежды приехала, посоветоваться не с кем было, не нашлось рядом какой‑нибудь доброй Киры, поэтому на вопросы Нинки: «Где ты работать хочешь? Может, мечтаешь о какой‑то профессии?» я по глупости ляпнула: «Вот бы на телик попасть, новости читать или про погоду рассказывать. Суперкруто!» Надюха тогда сказала: «В детстве я хотела великим хирургом стать». Анютка же заявила: «Мне высшего образования не надо. Лучше на парикмахера выучиться. На зоне я всех девочек стригла‑причесывала, даже жена начальника меня к себе звала». Зуева нас выслушала и с улыбочкой на землю опустила: «Кира и Надя, вам лучше руку на шитье занавесок набить, без куска хлеба не останетесь, будете работать в моей мастерской. Анюту я устрою в парикмахерский салон и на курсы, у нее правильная мечта, она не витает в облаках». Я до сих пор жалею, что разоткровенничалась, следовало в маникюрши проситься или косметологи. Поэтому ты, когда Нинка про твою будущую профессию речь заведет, говори чего попроще, но такое, чтобы не в мастерской пахать, там от скуки сдохнуть можно. В балерины не просись, иначе будешь шторы с утра до ночи гладить.

Я отхлебнула кофе.

— Я не рассчитываю на должность президента.

Кира покосилась на мою порцию торта.

— Понятно. Но ведь все‑таки хочется денег побольше, а хлопот поменьше.

— Ничего, можно и утюгом помахать. Главное, своя квартира появится! — воскликнула я.

Кира оторвалась от капучино.

— Вот‑вот, мы добрались до сладкого. Жилье на всех одно.

Я отодвинула чашку.

— В смысле? После того, как мы дом Доброй Надежды покинем, будем жить вместе?

Кира постучала себя кулаком по лбу.

— Лампа, у тебя кукушка улетела? Доску в гостиной изучила? Когда двухлетний курс нашего обтесывания закончится, Нинка баллы подсчитает. Зуева все ватманские листы соберет за двадцать четыре месяца и еще дневники возьмет.

— Какие? — удивилась я.

Кира повертела в руках пустую тарелочку из‑под тирамису.

— Ты как ваще собеседование с Региной прошла? Ничего не запомнила! С тобой же после того, как в фонд отобрали, психолог разговаривала.

— Я очень радовалась своей удаче, вполуха мозгокопателя слушала, — нашла я ответ.

— Дура ты! — укорила меня Кира. — С первого дня в фонде надо дневник вести, записывать в него свои мысли, рассказывать о чувствах. Подробно. Фразы типа «встала, умылась, пошла на работу, вернулась, поела, заснула» не прокатят. Вернее, они не понравятся Нинке. Если ты намерена отжать квартирку, сочиняй роман. «Утром проснулась в хорошем настроении, потому что вспомнила про работу. Как мне нравится кроить занавески! Я приношу людям радость, бегу на службу в полном счастье». И прочие бла‑бла, и ля‑ля, и сюси‑пуси…

— Никогда еще не видела человека, который в шесть утра несется в ванную, напевая: «Ура, я спешу в офис!» — захихикала я. — Такое возможно?

— Если грибочками из ведьминого леса поужинать, то, вероятно, да, — хохотнула Кира. — Но не вздумай в тетрадке правду писать. Нинка всем внушает: «Дневник только для вас, открывайте на его страницах душу, не бойтесь, никто, кроме хозяина, записи читать не будет». На протяжении всего срока пребывания в доме Доброй Надежды будешь слышать: «Дневничок заполняешь? Не забывай про него! Это приказ психолога. Он для твоего же блага». А через два года другую песню от Зуевой услышишь: «Несите, голубчики, свое творчество». Если ты накосячила, вообще страницы не заполняла или гадостей там понаписала, помаши однушке ручкой. Но даже если в тетрадке сплошные сладкие слюни, радоваться рано. Нинка подсчитает очки, положительные и отрицательные, произведет вычитание и в конце концов объявит победителя. А им будет тот, кто Зуевой больше всех задницу лизал. Сразу надо понять: жить здесь намного хуже, чем в заключении. На зоне откровенная ненависть, но и дружба завязывается настоящая. Тычет охрана кулаком под ребра? Ну так конвойные родными и не прикидываются. А у Зуевой ложь кругом, улыбочки фальшивые, вроде любовь и забота, но все совсем не так.

— Зачем ты тогда согласилась в программе «Жизнь заново» участвовать? — задала я напрашивающийся вопрос.

— Не знала, куда после освобождения податься. Ни жилья своего, ни родственников, — тоскливо произнесла Кира.

— Значит, жилплощадь получит лучший из коллектива, а его выбирает Нина? — подытожила я.

— Еще и Лариса поучаствует, — зло добавила Кира.

— Малкина тебе не нравится, — сообразила я.

Собеседница начала ложечкой соскребать со стенок чашки молочную пену.

— Держись от Ларки подальше. Хотя к тебе она особо не пристанет. Малкина молодых ненавидит. Настя вот поплатилась за свою наивность.

Мне стало душно.

— Анастасия? Это ее имя на доске вымарали? А что она натворила?

Кира подперла кулаком щеку.