Неприятно, конечно, но смерть бывшего мужа Мирре Леопольдовне была, как бы это помягче выразиться, на руку. На фоне сплетен и слухов общественности — мухи, падкой известно на что, Миррина книга-ответ заранее была обречена на успех. Название своих воспоминаний о былом с Артемом Сергеевичем и думах о нем и его женах Мирра Леопольдовна придумала, как это ни странно, заранее, еще при жизни знаменитого режиссера. Оно, название, оказалось в какой-то степени пророческим, но тут уж Мирра не виновата — такова судьба. «Между прошлым и небом» — вот как звучала ее задумка, самое начало еще не законченного ответа бывшему мужу.

Всю книгу она напишет, конечно, быстро, пока не прошел ажиотаж вокруг смерти мэтра Басманова, но не здесь: во Франции, на берегу серого от осени моря. Ее дом, доставшийся ей по наследству от мужа, известного в их округе врача, стоит как раз у воды.

В постоянном шуме моря ей всегда легче думалось о вечном, она проще расставалась с обидами, нанесенными ей жизнью и людьми, одним из которых, безусловно, был и есть Артем, ее Артем, бросивший Мирру ради какой-то жутко талантливой и красивой актрисы из Любимска. Как ей, женщине, было тогда тошно! В упадническом настроении духа и в не прекращающейся депрессии она после тихого, мирного развода — по обоюдному согласию сторон — трижды выходила замуж за каких-то иностранцев, пока не осела у моря. Сначала она казалась себе ежом — не только окружающих, себя уколоть боялась. Потом спокойная, прохладная, равнодушная вода, видавшая и не такое горе, сделала свое благостное дело — превратила ежа в броненосца. Вода и сейчас послушной верной собакой подкралась к ее голым ногам и стала их облизывать. Только совершалось сие действие уже в Любимске. Сюда Мирра приехала в поисках подробных сведений о жизни и творчестве той самой жутко талантливой и красивой актрисы из провинциального театра, ставшей четвертой женой Артема Басманова. Мирра Катович была третьей.

Вода лизала ее старые, больные ноги так же, как много лет назад проделывала это, стараясь для сравнительно молодого, но уже очень и очень известного Артема Басманова и его новой любовницы — Сабины Огневой, подумалось вдруг Мирре Леопольдовне. Она вытерла носовым платком ступни, надела легкие, модные в этом сезоне в Париже, шлепанцы, еще ярче представила, как влюбленные, счастливые и беззаботные, прогуливались по здешней набережной, держа друг друга за руки, не отлипая один от другой, одна от другого. Картина увиденного через годы произвела на старую Мирру Леопольдовну потрясающее впечатление не столько из-за красочности, сколько из-за свежести вновь испытанных чувств. Она заскрипела фарфоровыми зубами еще сильнее, чем настоящими, закрыла глаза, и ей так захотелось к морю — спастись, укрыться, забыть, жить — непередаваемо. Через минуту она взяла себя в руки, опомнилась от нахлынувших эмоций и поблагодарила бога за то, что он наделил ее способностью сильно чувствовать окружающий мир.

«Значит, книга должна получиться хорошей», — сделала вывод мадам Совьен.

И совсем не важно, что трое из семи бывших супруг режиссера сами о себе уже ничего не расскажут, не выскажут свой взгляд на совместные с Артемом Басмановым дни. За них это сделает Мирра — талантливая, сильная, живая. Благодаря будущей книге она станет еще лучше — вечно живой, как вода.

Нет, совсем не случайно Сабину Огневу оставила она «на закуску», уже собрав для книги за год исчерпывающий материал о других женах когда-то своего мужа. Старой Мирре Леопольдовне очень хотелось нарыть и рассмотреть еще не слепыми глазами корни всем известного и всеми, в окружении Артема Басманова, признаваемого факта — Сабину он любил, как дышал — естественно и всю жизнь. Даже последнюю из жен — молоденькую Леночку — он выбрал не совсем за юный возраст и даже не совсем за сына Гришу, которым вчерашняя пэтэушница, не промахнувшись, сразу же осчастливила великого режиссера современности, а вовсе за другое — некоторое внешнее сходство Леночки с Сабиной. За беличий профиль, за татарский разрез глаз, за ровный, нежный, очень правильный овал лица, за неправильную, летящую — корпус вперед, все остальное сзади — походку Сабины взял в жены Артем Леночку. Последняя, сама по себе, была ничто, была тьфу, была лишь одной из массы претенденток на право подать стареющему режиссеру стакан воды на ночь и на вытекающее из первого права право на его наследство.

Особенно в движении Леночка была Сабиной, поэтому, только поэтому Артем любил наблюдать, как нянчит жена Гришу, как бегает по деревянной лестнице большого дома вверх-вниз, как играет в бадминтон и волейбол — игры его молодости, как не дает ему ночью заснуть, притворяясь страстной.

«Глупая, родная Леночка, чужая душа, — от имени Артема Басманова рассуждала Мирра Совьен по дороге в Любимский театр драмы. — Он все о тебе знал, — добавила она от себя, споткнувшись о корень выползшего из асфальта тополя. — Когда ты останавливалась и начинала говорить, мой бывший муж переставал узнавать в тебе другую и тут же, раздражаясь, просил: «Леночка, подай соль, передай чашку, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

Споткнувшись еще раз, Мирра Леопольдовна в сердцах высказала невидимой Леночке свой взгляд на ее отношения с Артемом Сергеевичем:

«Да ничего ему от тебя не нужно было. Кроме одного — напоминать иногда Сабину».

Больше наговаривать на волжский воздух одну из заключительных глав книги «Между прошлым и небом» мадам Совьен не стала, побоялась упасть, запнувшись о корявую от корней набережную в третий раз. Да и вот он — театр, щедро намазанный в этот год белой штукатуркой, как престарелая модница пудрой, как артист японского Кабуки.

Взяв с «дурочки» из Любимска (и имя-то у нее какое-то дурацкое — страдальческое) верное слово помогать ей во всем, Злата Артемовна несколько расслабилась и позволила голосу совести, без которого хорошему режиссеру никак нельзя творить, обозвать себя свиньей. Славно похрюкав в ответ на справедливое обвинение туманному понятию, без которого жить на земле трудно, Злата спросила его, честно не догадываясь:

— Ты кто, совесть? Разум человеческий или душа моя?

«Использую этот вопрос в картине, — обрадовалась затем Злата. — Пусть зрители задумаются, запомнят, что задумались, глядя фильм режиссера Басмановой, а критики оценят философскую направленность моей первой полнометражной работы».

В предчувствии всероссийской славы Злата Артемовна широко и сладко потянулась, да, видимо, слишком резко: оттого чуть не упала с кресла.

— Ах, ты, сволочь, — грубо оживила Злата кресло и начала тузить его руками, как боксер, и ногами, как каратист, — сначала в шутку, потом все более входя в раж, распаляясь.

Наблюдать за ней сейчас никто не мог, поэтому в выражениях, сопровождающих битье «четырехногого», Злата могла не стесняться. Но она молчала, была сосредоточенна, наносила удары точно. Как насильнику, например, — в пах, в колени, в живот, достала и до горла с выпирающим у всех мужиков «адамовым яблочком».

— Убью, — выдохнула Злата под занавес и отправилась в ванную — под струи холодной воды.

Действительно, надоели уж эти репетиции, пора играть по-настоящему.